Рыбья Кровь и княжна
Шрифт:
— Я по договору с каганом и с тобой, хан, освободил землю для ваших кочевий, но, как вам ее защищать, должны решать вы.
— Сможешь ты сделать так, чтобы мы могли здесь мирно жить?
— Для плохого мира подходят полгода войны, для хорошего мира нужна двухлетняя война.
— Ты лучше скажи: во сколько жизней наших сыновей это обойдется? — выкрикнул самый пожилой из тарханов. — Тебе-то с их жизнями просто обращаться!
Вместо ответа Дарник просто поднялся и вышел из ханской юрты. Это было прямое оскорбление ханского совета, но ведь и его, князя, только что оскорбили.
Вернувшись в свой
7
От воровской ватаги Корнея Рыбья Кровь избавился просто: всю ее отослал под видом купцов-соглядатаев в Таврику. Самого вожака оставил при себе, сказал:
— Будешь командовать хазарской хоругвью.
— Да мне восемнадцать лет, кто меня будет слушать? — запротестовал Корней.
— Плохо будешь командовать, точно стрелу в спину от хазар получишь, — не без злорадства «ободрил» его Дарник.
Сам же он в первую очередь занялся наведением порядка в сеченских полках. Заставил бежать на привязи за своими конями уже не пять и десять пастухов, а по двести — триста человек. И в неделю общее количество воинов во всех полках, включая и левобережные, восстановилось. Еще круче, чем с рядовыми воинами, обходился он с хазарскими воеводами. Менял и переставлял их с места на место едва ли не ежедневно, нарушая все их привычные родовые и семейные связи, опытным путем выбирая тех, кто лучше «тянет» войсковую службу. Удачной стала и его придумка с золотым клевцом.
Перед ромейским походом липовские оружейники преподнесли князю изящно выкованный клевец с золотой инкрустацией, который за ненадобностью два года пролежал в походном вьюке. И вот на одном из полковых сборов хорунжих и сотских Дарник назвал одного из сотских самым лучшим и, шутя, до следующего их сбора подарил ему этот клевец. На следующем сборе сотский при всех вернул ему клевец, и возникла неловкая пауза: куда дальше этот вернувшийся гостинец? Пришлось за минувшие три дня назвать лучшим другого сотского и уже ему всучить золотую безделицу. С этого и пошло. На любом сборе, когда обсуждались полковые или войсковые дела, все воеводы с замиранием сердца ждали: кому на этот раз достанется заветное отличие!
Значительно повысилась роль писарей. Почти все пастухи умели складывать и отнимать, теперь самых лучших счетоводов липовские писари обучили умножать и делить, записывая все цифры на бересте и пергаменте. Скоро уже любое совещание у князя начиналось с короткого отчета в двух или трех хоругвях о наличии запасов оружия, амуниции, провизии и грозных вопросов князя:
— Почему в хоругви только двадцать пять стрел на один лук?..
Я же сказал, чтобы на каждую повозку по пять колес готовили, а не четыре!..
Вернуть лишние юрты в улус, оставить по одной на десять человек. Двое всегда с оружием в охранении, а для восьмерых места в них хватит!..
Раньше в Липове Дарник стеснялся таких требований, все казалось, не дело это военачальника вникать в подобные мелочи, как-нибудь
— Мы с простыми пастухами не воюем, — объяснял свое решение хазарским воеводам Дарник.
Потом, как правило, повторял свой поход в то же место, неизменно отмечая, что местные жители откочевали дальше в степь. И тогда у князя появлялась великая надежда, что он вот-вот найдет тайное средство воевать никого не убивая.
Настроение портил один Корней, отныне вечным упреком висевший у него над душой. Чего только Дарник ни делал, чтобы избавиться от порочного пройдохи: и посылал к ирхонам как переговорщика, и в качестве гонца на дальние расстояния, и просто прокладывать путь в снежный буран, — ничего с бывшим шутом не случалось — вместо этого его раз за разом приходилось награждать золотым клевцом.
Догадываясь о намерении князя, Корней как-то высказал:
— Зря ты хочешь от меня избавиться. Ведь тебе же нужен рядом кто-то, кто всегда будет хуже тебя. Раньше это были арсы, теперь буду я.
Дарника поразили его слова. А ведь верно, думал он, палач нужен не только для казни, но и чтобы отвлекать внимание от кровожадности своего хозяина.
— Смотри слишком хорошим снова не стань! — мрачно ответил князь находчивому подручному, невольно уважая его за проницательность.
Были предприняты также несколько больших санных походов вверх по Славутичу. Не десятки, а целые сотни саней, собранные со всей орды, возвращались назад доверху груженные толстыми трехсаженными бревнами, напиленными в северных приречных урочищах, — князь готовился к возведению большого числа сторожевых опорных веж.
Несмотря на запрет хана, четыре улуса все же перебрались на правый берег Славутича к Балахне, позже к ним присоединились еще два.
— Вот увидите, скинут вас по весне в реку ирхоны, — предупреждал их Сатыр.
— Не скинут, у нас князь Дарник есть, — отвечали ему отделившиеся тарханы.
Чтобы оправдать их уверенность, Рыбья Кровь стал набирать шестой полк, с тем чтобы по три полка все время находились по обе стороны широкой, без удобных бродов реки.
В подобных заботах незаметно пролетела короткая южная зима. Несмотря на то что прямых военных столкновений почти не случалось, авторитет князя среди орды вырос еще больше. Так же как раньше в Липове, его стали часто называть Молодым Хозяином, а хана Сатыра — Старым Хозяином. Нельзя было не заметить, как менялись хазарское парни, привыкая к строгому войсковому повиновению и осваивая новые для себя боевые навыки. Дарник добился даже больше того чего хотел: его войском стал овладевать не просто воинственный дух, а дух завоевательский, что отметили даже липовские воеводы.