Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

Бландиана Ана

Новое назначение ничуть не обрадовало адмирала, причем нетрудно догадаться почему: Губернатор поручил ему не больше не меньше, как: 1. Подобрать опытный экипаж; 2. Направить экипаж, равно как и сам корабль, кратчайшим путем в Индии; 3. По прибытии убедить туземцев, что впредь их жизнь станет беззаботной и счастливой и что всем им предстоит стать гражданами прекраснейшего и справедливейшего на земле государства; 4. Заложить основы нового правления; 5. Возвратиться и доставить в Индии его, Марчела Даниэлу Магеллана Сервантеса Аристота Пармиджанини Баха Ортегу Франко де Галамбоса, Губернатора Мира; 6. Разное. Адмирал покорно кивал, сознавая всю значимость высокой миссии, возлагаемой на его и без того уже согбенные плечи. Пути к отступлению не было: приходилось нести бремя славы, продолжать играть роль Первого Советника. Октавиан Юлия Вениамин подумывал о том, что лучше бы ему никогда не встречаться с Губернатором, однако сохранил бодрый вид, дабы не разочаровать своего властелина и не поколебать его веры в высокое свое предназначение и светлую путеводную звезду.

Целых два дня посвятил Губернатор составлению списка команды, руководствуясь

советами некоего Тудора Томасо, старого морского волка, обнаруженного адмиралом в одной из портовых таверн. Когда же гонцы отправились собирать команду, их встретили одни лишь злые сторожевые псы: мореплавателей и след простыл. Исчез и сам Тудор Томасо, не позабыв, однако, прихватить полученное за консультацию золото и серебро. Губернатор потребовал у Октавиана Юлии Вениамина найти выход из создавшегося положения, и тот невозмутимо изрек: «Гладиаторы!» Губернатор одобрительно кивнул. Лагерь гладиаторов находился на южной окраине города. Люди эти не считались рабами, однако не были и полноправными гражданами: их долгом было развлекать во время общенародных празднеств Губернатора. Иные из них гибли в бою, другие неделями залечивали раны, отлеживаясь по нарам. Тренировки на площади, бои на арене — другой жизни гладиаторы не знали.

Адмирал приехал в полевой лагерь утром. Гладиаторы построились и проскандировали по команде: «Да здравствует наш адмирал!» Октавиан Юлия Вениамин сперва оказал должное внимание столу, уставленному самыми изысканными яствами, и лишь затем отобрал сто двадцать гладиаторов — самых стройных и самых мускулистых. Люди эти умели довольствоваться малым, беспрекословно подчинялись приказам и были готовы в любое мгновенье грянуть песню или ринуться в бой. На арене, перед смертью, они ловили благосклонный взгляд Губернатора и были счастливы. Короче, на этих людей можно было положиться. Все сто двадцать встретили весть о предстоящем плавании буйным восторгом. Восторг этот, само собой разумеется, ничем не выразив. Остальные гладиаторы не менее сдержанно и молчаливо завидовали счастливцам. Еще бы — их товарищей ждала совсем иная жизнь, без муштры, без наказаний. Сто двадцать гладиаторов не будут больше участвовать в кровавых представлениях на потеху Губернатору, они станут воистину свободными, как лавочники и прочие мещане.

Первого марта экипаж выстроился на берегу, напротив стоящего на якоре в сотне метров от причала «Нового Света». Губернатор глядел на свое судно, словно на прекрасную, страстно любимую женщину, покидающую его, — правда, не надолго, всего на какой-нибудь месяц, много — на два. Адмирал махнул левой рукой, и его шлюпка отчалила от берега. Помахал на прощанье и Губернатор. Вслед за первой от берега отчалили еще одиннадцать шлюпок — в каждой из них сидело по десять гладиаторов, уже одетых в одинаковые синие формы и черные бескозырки с лентами. Их плечи, локти, грудь, колени и икры ног не сковывали больше уродливые латы со стальными шипами, так глубоко вонзавшимися во время схваток в тела товарищей. Теперь гладиаторы казались настоящими рыцарями нового времени, отправляющимися в крестовый поход против нищеты и несправедливости. Ступив на палубу «Нового Света», они все как один замерли от волнения. Торжественно прозвучали слова адмирала: «Гладиаторы! Вам начинать новую жизнь. Выбор пал на вас, самых смелых и стойких граждан нашего Города. Вы призваны проложить путь в светлое будущее. Ваша отвага и готовность к самопожертвованию докажут всему миру, что наш Губернатор избран судьбой, дабы основать в Индиях новую, лучшую в мире цивилизацию. Ваше мужество послужит великому делу не только в пути, но и по прибытии, когда вам предстоит создать крепкие и трудолюбивые семьи. Ваши дети будут гражданами наипрекраснейшей из родин, они станут самыми преданными и самыми счастливыми подданными Губернатора, а он, Марчел Даниэла Магеллан Сервантес Аристот Пармиджанини Бах Ортега Франко де Галамбос — самым просвещенным правителем самого справедливого общества. Я знаю, дух не всегда сохраняет такую же твердость, как десница, держащая меч. Сомнения нередко заставляют колебаться малодушных, но вам, гладиаторам, провозвестникам нового мира, колебаться нельзя. Вы не имеете права на сомнение. Пусть те, кто боятся не выдержать испытания верой, выйдут из строя. (Никто не шелохнулся на блестящей палубе, овеваемой по-весеннему теплым бризом.) Через сотни лет ваши имена будут вспоминать как имена святых, не пожалевших живота своего ради основания Нового Мира. Гладиаторы справедливости! Да, вы — гладиаторы справедливости и должны быть впредь достойными этого имени. Еще раз хочу напомнить, что нам предстоит отнюдь не увеселительная прогулка, однако в конце пути вас ждет достойная жизнь, истинное блаженство. Впереди, за вереницей тяжких испытаний — счастливые годы полного материального и духовного благосостояния. Рай».

Гладиаторы грянули: «Да здравствует наш адмирал!» Величественно рассекая волны, корабль вышел в открытое море. В полдень город исчез из вида, стены его остались где-то за горизонтом.

Потекли дни мирного плавания. Гладиаторы завтракали, обедали и ужинали всегда в одно и то же время, и так же беспрекословно убирали паруса перед бурей, и снова ставили их, когда опасность была позади. Изредка заходили в какой-нибудь порт, чтобы запастись свежей водой. Адмирал ежедневно выстраивал команду на палубе и торжественно напоминал об их высоком призвании, говорил о мирских радостях и о наслаждениях загробной жизни, которые, разумеется, куда существеннее. Помощник адмирала, преподобный отец Джордже Виссарион де Охаба, одобрительно кивал, небрежно прислонясь к поручням. Кивал он и тогда, когда речь заходила о прекрасном обществе, которому суждено превзойти все великие цивилизации. Матросы слушали адмирала и безмятежно думали каждый о своем. Бывшие гладиаторы не заметили даже, что имя Губернатора, великого человека, чьими стараниями была организована экспедиция и на чьи средства был построен

«Новый Свет», упоминается все реже и реже. В то время как Октавиан Юлия Вениамин все чаще и все охотнее произносит свое собственное имя в связи с высокой миссией, выполнять которую он отправился не по доброй воле. «Гладиаторы! — говорил он на утренних сборищах. — С первого дня нашего путешествия я много размышлял о нелегкой, но благородной доле, выпавшей мне в этом бренном мире, терзаемом распрями, ложью, лицемерием и эгоизмом. Я, адмирал Октавиан Юлия Вениамин, как херувим с огненным мечом, послан на землю защитить истину и справедливость. Далеко позади оставили мы наш Город, непоколебимо веруя в его светлое будущее, в чистую и справедливую жизнь, ожидающую его, в жизнь более сладостную, нежели сладость густого старого вина в хрустальном кубке. Неблизок путь до Индий, и вот я назначаю награду — десять мешочков с бриллиантами — тому, кто первый узрит землю прекраснейшей из родин, на которой потомкам нашим предстоит счастливая жизнь под покровительством бога справедливости, обретшим во мне свое земное воплощение». Слова эти канули бы в вечность, не позаботься помощник адмирала своевременно записать их в толстую тетрадь, специально для того предназначенную. На память гладиаторов полагаться не приходилось, да, впрочем, они и не слушали, занятые созерцанием белых бурунов, расходящихся от форштевня. Вечером адмирал требовал к себе Джордже Виссариона и допытывался у него, высок ли моральный дух экипажа и с достаточным ли благоговением относятся гладиаторы к нему, дону Октавиану Юлии Вениамину. Преисполнены ли они оптимизма и веры в будущее? Вспоминает ли кто-нибудь о Губернаторе? Помощник адмирала отвечал решительным «да» на каждый из этих вопросов, за исключением последнего, на который ответил столь же решительным «нет».

— Скажи мне, что за люди эти гладиаторы? — спрашивал адмирал.

— Они, ваше сиятельство, люди простые, — отвечал помощник.

— Сумеют ли они построить то справедливейшее общество, о котором мы с вами мечтаем?

— Ваше мудрое руководство — залог успеха в любом деле, — говорил помощник, стойко выдерживая пристальный взгляд адмирала. — Наши люди — всего лишь сгустки мышц, лишенные даже разума. Ваши пламенные речи равносильны для них обретению рая, и в рай этот они входят дружным строем. Многого им не надо, нелегкую службу несут они как святую обязанность, и сон их безмятежен, как сон младенца.

— Значит, мы на верном пути. Справедливейшее общество, по сути, уже создано. Его провозглашение — по прибытии в Индии — будет всего лишь формальным актом. Взмахом моей левой руки я ознаменую начало власти света — на веки вечные. Я буду самым справедливым, самым просвещенным и посему — самым любимым монархом всех времен.

— Иначе и быть не может. Я, ваше сиятельство, позабочусь об этом лично, — ответствовал дон Джордже Виссарион, пятясь к выходу.

Адмирал отходил ко сну со счастливой улыбкой, осененной сиянием своей ясной путеводной звезды. Утром, однако, он просыпался в отвратительном расположении духа, словно всю ночь напролет решал неразрешимые вопросы, накопившиеся в его огромном и далеко не благополучном царстве. Ему необходимо было развлечься, отдохнуть от гнетущих забот. Первый помощник надумал организовать для этой цели рыцарские состязания, «турниры мужества». Победитель, положивший смертника на обе лопатки, освобождался от вахты. Адмирал взирал на состязания из своего высокого кресла, установленного на верхней палубе. Помощник внимательно наблюдал за выражением его лица, а гладиаторы следили за челом дона Джордже. Заметив, что адмирал заскучал и зевает, помощник морщил лоб и хмурил брови, и гладиаторы возобновляли схватку с удвоенной яростью. Вечером противники перевязывали друг другу раны, отлеживаясь на одной койке. Никто не знал, что наступит завтра. Жалованье, правда, увеличивалось, и пища по-прежнему была обильной, однако обида и унижение значили больше.

Шесть долгих дней гладиатор Мариус Карнавал мучился лихорадкой и лишь на седьмой решился предстать перед адмиралом с просьбой освободить его от вахты. Октавиан Юлия Вениамин ничего и слушать не стал, сославшись на срочные бумаги (судовой журнал или что-то в этом роде), однако спустя всего час обратился к гладиаторам с новой речью: «Справедливый мир создается людьми справедливыми: залогом совершенства общества является духовное совершенство и чистота помыслов его граждан. Прислушиваясь к нуждам и страданиям наших товарищей, мы прислушиваемся тем самым к боли Родины, которая находится здесь, вокруг нас, на этой палубе. Каждый человек имеет право быть выслушанным. Безразличные к нуждам ближнего будут вечно гореть в геенне огненной. Я чувствую в своем сердце великий дар доброты и сострадания, которому предстоит излиться на весь подлунный мир… Вот почему я по праву являюсь единственным Губернатором Вселенной. Передо мной — и через меня — отверзлись врата в справедливое Завтра».

Корабль на всех парусах летел к Индиям, и казалось, что бегу его не будет конца. Не один год уже прошел с той поры, как все они покинули гавань города и пропал из вида дворец Губернатора Марчела Даниэлы Магеллана Сервантеса Аристота Пармиджанини Баха Ортеги Франко де Галамбоса: вырвавшись из цепких объятий городских стен, гладиаторы оказались во чреве корабля с прекрасным именем, однако жизнь их от этого мало изменилась. Октавиан Юлия Вениамин стал их Губернатором, и ради его забавы приходилось поливать потом и кровью надраенную палубу. Поединки становились от раза к разу все кровавее, насилие определяло уже весь уклад жизни на корабле.

Каждый день, выходя на верхнюю палубу, адмирал провозглашал себя Властителем Вселенной, воплощением мудрости и доброты на земле. Точнее — на море. Вечерами он по-прежнему призывал к себе дона Джордже Виссариона и вопрошал, сверля его взглядом:

— Как ты думаешь, достаточно ли я высокого роста для Правителя Вселенной?

— У вас самый наиподходящий рост для правителя наисправедливейшего из миров, — отвечал помощник, глядя вдаль через иллюминатор.

— А хорошо ли сидит на мне одеяние? Нет ли неподобающих складок?