Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою
Шрифт:
Царственная шея была обезображена рваной раной, кровь из нее сочилась тонкой струйкой, а не хлестала фонтаном, как вначале. Лицо исказил ужас, застывшие глаза тускло блестели, как две стеклянные зеленые пуговицы. Фантазия наместника преобразила красивое тонкое лицо знатной дамы в острую мордочку горностая, гибкого вкрадчивого зверька, он таился в этом теле, а теперь лежал мертвым. Даже не взглянув на то, что недавно было страшным медведем и стало падалью, наместник перевел взгляд на грузного великана с вытянутыми вперед руками, он судорожно сгреб сухие листья, лицом уткнулся, зарылся в землю, будто что-то искал в ней или в луже крови, что растекалась вокруг его головы. В этой необъятной туше наместник усмотрел не человека, а свирепого дикого быка. И подумал: не убей их он, рано или поздно они бы убили его. Он готов был пренебрежительно передернуть плечами, но многолетняя привычка утаивать свои чувства удержала его. Люди, стоявшие вокруг, молчали, наместник опустился на колени и подумал, что он сам,
— Милостивые государи, какая нелепая трагическая случайность. Я говорю и от горя не нахожу слов. Государь будет безутешен. Мир в стране достался нам тяжелой ценой, а прочность его зависела от поверженных, но помилованных государем соперников.
Кольцо зрителей дрогнуло: сейчас недоверие вспыхнет яростью, а может быть, окаменеет и затаится. Опасная минута, когда слова не прятали, а выставляли напоказ чудовищность содеянного. Ни самообладание, ни резкий властный голос не спасут его. Рука наместника легла на эфес сабли, он готов был обнажить ее, но пока только напоминал, что вооружен.
— Анри! — громко позвал наместник, и секретарь, пятое действующее лицо трагедии, очутился в кругу безмолвных охотников.
— Я здесь, ваше сиятельство.
— Высокородные господа должны быть доставлены в замок с подобающими им почестями. Далеко ли стража?
— Неподалеку, ваше сиятельство, там, где готовили привал.
— Протрубите сбор. Приготовьте носилки. И хотя совсем светло, зажгите факелы.
Протяжно затрубил рог, издалека отозвался другой. Слуги наместника, егеря, загонщики, ловчие подходили со всех сторон, смешивались с толпой, и было их неизмеримо больше, чем бывает на охоте. Весело зазвучали звонкие удары топора, пахнуло смолой, хвоей, свежесрубленными елками. На широкие, устланные лапником носилки уложили оба тела, в головах шли слуги с горящими мохнатыми сосновыми ветками. По обе стороны похоронной процессии, как требует того ритуал, молча, обнажив сабли, шагали воины замка Хуст.
Во главе процессии ехал наместник, он опередил всех, ехал один. Внизу, в долине, блестела Тиса, ветер яростно раскачивал деревья, словно старался привлечь к ним внимание. Наместник видел их мрачную суровую красоту и чувствовал — это и есть жизнь. Лес грозно гудел, его мощное гудение наполняло душу ликованием, было созвучно ей. Страх умер, уступив место радости и бешеной жажде жить. Человек открыто смотрел вдаль и не понимал — что же раньше казалось ему бренным и быстротечным, что же искало защиты под сенью гербового щита?..
ДЖОРДЖЕ КУШНАРЕНКУ
Джордже Кушнаренку родился в 1951 году в Дорохое. Прозаик. Окончил университет в Бухаресте. Опубликовал две прозаические книги, сборник рассказов «Вечер Протеуса В» (1982; премия газеты «Трибуна») и «Трактат о постоянной обороне» (1983).
Рассказ «Корабль гладиаторов» взят из антологии «Десант 83» («Бухарест, 1983).
КОРАБЛЬ ГЛАДИАТОРОВ
Пелена тумана над старыми стенами рассеивается только к полудню. Лишь в полдень становится зримым размеренное течение городской жизни.
На рынке крикливые торговцы предлагали ленты, пуговицы, целые штуки сукна. На деревянных прилавках лежали свежие овощи и всякая зелень. Мясники соблазняли покупателей лучшими кусками только что разделанных туш. Рядом торговали медом, фруктами, свежим сыром. Чуть дальше — рыбой, крабами и омарами. Покупатели чинно прохаживались по рядам в поисках всего самого, самого лучшего. Привереды надменно морщили носы. Откуда-то
Где начинаются, где кончаются городские стены, никто не знал. Поговаривали, будто Губернатору кое-что известно на этот счет, однако осведомленность правителя была подданным не впрок: он беззаботно и бездарно наслаждался жизнью в великолепном дворце на вершине холма, пока простые смертные — трудами и потом — добывали что могли из земли.
Марчел Даниэла Магеллан Сервантес Аристот Пармиджанини Бах Ортега Франко де Галамбос, Губернатор города, давно уже лелеял заветную мечту. Чудесное видение изгоняло сон властителя на пустынный берег моря и туманило дни. Мрачная бредовая оторопь определила весь стиль его правления: воля случая заменила суждение разума, компромисс позволил обходиться без чистоты и ясности. Грезил Верховный об одном, так, по крайней мере, утверждал он на дворцовых советах, затягивавшихся порой до первых петухов. Грезил он о давно и несомненно заслуженном им праве — достичь берегов далеких Индий, достичь и основать там самую прекрасную из цивилизаций, справедливейшее на свете общество. Так надеялся он навеки остаться в сердцах людей человечнейшим и светлейшим монархом всех времен.
Только поэтому он, впервые позабыв о своей скупости, взял на себя все расходы, связанные с экспедицией. А ведь о скупости его подданные шептались по углам тайно, и лишь отчаянные смельчаки, рискуя головой, решались говорить открыто. На его личные средства был построен корабль: гигантское трехмачтовое судно превосходило пышностью и величием крупнейшие христианские соборы. Духовенство, кстати, не одобряло этой затеи, усматривая в ней посягательство на монопольное право церкви творить на земле чудеса. Корабль был прекрасен даже на берегу, на стапелях. Тиковая палуба тускло лоснилась в солнечных лучах, сияли тщательно отполированные мачты. В гордыне своей Губернатор считал себя единственным творцом Корабля. Сами мастера утверждали, что никогда не удавалось им создать что-либо более прекрасное. И мастера гордились по праву. Как только работы были завершены, народ убедился в этом. Счастливчики бродили по бесконечным коридорам, осматривая каюты и объемистые трюмы, которым предстояло принять самые изысканные яства, какие только могли сыскаться в городе.
Губернатор целыми днями простаивал у высоких дворцовых окон, любуясь суетой и сутолокой вокруг «величайшего чуда нового времени» — так называл он Корабль. На заседании дворцового совета Марчел Даниэла Магеллан Сервантес Аристот Пармиджанини Бах Ортега Франко де Каламбос произнес как-то такие слова: «Нет в мире творения рук человеческих, способного поспорить с этим чудом нового времени. И никогда во веки веков не будет создано ничего достойного с ним сравниться. Ибо я вложил в эту дерзновенную мечту не только золото и брильянты, но и великую, смиреннейшую веру! Тот, кто решится создать нечто подобное, должен сравняться со мною в умении сострадать и сочувствовать людям. Но такой человек никогда не родится: я велик и неповторим». Разгоряченный этими словами, а может быть и взволнованный, Губернатор покинул своих вельмож. У каждого из собравшихся в главном зале дворца нашлось бы предостаточно поводов усомниться в истинности сказанного. Все имели случай убедиться, что правитель их преисполнен тщеславия, гордыни, не имеет ничего святого и глубоко презирает все человеческое. И все же в зале царило молчание: каждый помнил о неслыханной дотоле жестокости Губернатора.
Настал день спуска на воду. Корабль назвали «Новый Свет» — так решил Губернатор. Празднества прошли, и оказалось, что предстоит решить еще множество сложнейших вопросов. Во-первых, кого назначить Капитаном? Дворцовый совет предложил Николауса Меморию, полководца, сломившего в морском бою грозного соперника — блистательный флот города Гожоло. Достоинства этого человека признавали даже его враги: статный, гордый капитан был отчаянно отважен, однако каждый его шаг, каждый смелый поступок был плодом долгих раздумий и точного расчета. Необычайно проницательный, он с легкостью читал в душах людей все их добрые и злые намерения. Женские сердца покорял с той же легкостью, с какой устанавливал рекорды во время летних атлетических состязаний. Губернатор высказался решительно против этой кандидатуры и предложил Октавиана Юлию Вениамина — адмирала, ничем не отличившегося во время действительной службы и давным-давно уже числившегося в отставке. Во время войны с городом Гожоло адмирал Октавиан Юлия Вениамин стоял за спинкой трона и давал советы, представлявшиеся Губернатору исключительно важными и удачными. Советы эти тут же передавались через курьеров капитану Николаусу Мемории для беспрекословного исполнения. Ко всеобщему счастью Николаус Мемория руководил флотом, не обращая ни малейшего внимания на исходившие из дворца указания. Что и привело к полной и окончательной победе, после которой победитель был награжден орденом «Город Мира» и золотой медалью с бриллиантами, а адмирал удостоился самых высоких почестей, получил титул, постоянное место возле трона и полное обеспечение по самому высшему разряду.