Рыцарь курятника
Шрифт:
– И ты долго оставался у этого человека?
– Пять лет. Я столько наслышался от него о его искусстве, что наконец поверил, что и сам смогу лечить; и вот однажды, 30 января 1725 года, после хорошей попойки, я заявил своим собутыльникам, что на глазах у них убью себя, а потом воскресну, и, так как надо мной смеялись, я проглотил яд. Меня оставили мертвецки пьяным, полицейские арестовали меня и унесли. Но ты освободил меня и спас сильным противоядием. С этой минуты началась наша дружба, а начало ей положила ночь на 30 января.
– У тебя хорошая память,
– Да, я знал все и пошел к тому месту, где тебя похоронили, и… мне удалось лучше, чем я смел надеяться… Каким образом могли тебя похоронить, не удостоверившись, что ты умер?
– Они были уверены.
– Но ты никогда не объяснял мне подробно…
– Я объясню тебе после, когда настанет время. Ты спас меня от смерти, а я спас тебя от низкого звания, на которое ты был осужден судьбой. Я увез тебя в Польшу, в Россию, обучил тебя всему, а когда князь Трепацкий умер, оставив мне свое состояние, я дал тебе его имя.
– Я знаю, чем я обязан тебе, Сомбой.
– И ты мне предан?
– Телом и душой.
– Как я предан тебе.
Мнимый князь вздохнул и сказал:
– Приятно чувствовать неограниченное доверие к сильному и могущественному существу, знать, что можно все сделать ради него и что он ради тебя также пойдет на все. – Он
пожал руку Сомбою. – Но все это не объясняет мне, каким образом мы сможем поселиться в Париже? – прибавил он.
– Ты не понимаешь? Сейчас поймешь. Для того чтобы жить в Париже, нам нужно иметь спокойствие и могущество, то есть нужно, чтобы Рыцарь Курятника погиб, а я наследовал его власть.
– Что? – спросил князь, вздрогнув.
– Ты находишь эту мысль неумной?
– Нет, превосходной! Но как привести ее в исполнение?
– Скоро узнаешь.
С этими словами Сомбой прижался к стеклу дверцы и стал рассматривать дорогу. Лошади бежали по-прежнему быстро.
Уже проехали Бургель и Баши и приближались к Рюме-
жи.
– Через двадцать минут мы будем в Сент-Амане, – произнес Сомбой.
– Что мне там делать? – спросил князь.
– Узнаешь, но прежде всего помни: Нисетта, Сабина, секреты Курятника и смерть Жильбера – вот наша цель! Если ты мне поможешь, мы во всем преуспеем.
– Но что же мы будем делать в Сент-Амане?
– Я тебе скажу.
В одном из кабачков в Калоне, известном обилием своего пива и превосходным вином, пели, пили и веселились ФанфанТюльпан со своими друзьями.
Весь лагерь был в суматохе, занимаясь всякого рода приготовлениями к предстоящему сражению. Все знали, что на следующий день, на рассвете, загремят пушки, а потому веселость сияла на всех лицах, но всех веселее был ФанфанТюльпан, сержант лейб-гвардейцев.
Сидя за деревянным столом, на котором красовались полные стаканы вина и наполовину пустые бутылки, вместе с другими солдатами, он, со стаканом в одной руке и трубкой в другой, пел, говорил и отвечал со своим обычным увлечением. Все чокались.
– Ну,
– Я прогулялся в золотой карете, на мягких подушках, – отвечал сержант, – точно сам король, когда он разъезжает по Парижу.
– А маленькая Доже?
– Мадемуазель Сабина? Она добралась благополучно.
– Так вы в дороге не подвергались никакой опасности?
– Ни малейшей.
– Где она теперь?
– В доме короля!
– У тебя не было ни с кем столкновения, сержант?
– Чуть было не подрался с одним усачом.
– Что же он тебе сделал?
– Так загляделся на прелестную Сабину, что меня взорвало.
– Ба! Разве ты любишь Сабину?
– Нет, но, когда я провожаю красавицу, больную или здоровую, я терпеть не могу, чтобы на нее глазели.
– А он глазел?
– По крайней мере пытался. Когда мы приехали в СентАман, он слонялся у дверей, а когда ее несли в золоченую карету, он все на нее смотрел и смотрел, а потом ехал верхом за каретой до самого Рюмежи, после чего исчез, а затем опять явился в Бургель. В первый раз я совсем на него не смотрел, во второй взглянул прямо в лицо, в третий раз посмотрел искоса, а в четвертый сказал ему: «Твои усы похожи на змеиные хвосты, а я этих тварей не люблю!» Вот тебе и все!
– Что же он сделал?
– Он посмотрел на меня искоса, а потом уехал прочь.
– И ты его больше не видел?
– Нет. Но это-то и жалко, потому что эта противная рожа так и напрашивалась отведать моей шпаги. Но где же Нанона? – прибавил Фанфан, осматриваясь вокруг.
– Она куда-то запропастилась после того, как ты вернулся, сержант.
– Она у той девочки, которую ты привез, Фанфан, – сказал Бель-а-вуар.
В это время раздалось пение петуха. Фанфан-Тюльпан поднял полный стакан.
– За ваше здоровье, друзья! – воскликнул он. – И прощайте.
– Ты нас оставляешь? – спросил Гренад.
– Да, я иду к обозам.
– У тебя, верно, есть там какая-нибудь красотка?
– Может быть, поэтому-то я и иду туда один.
Поставив пустой стакан на стол, сержант откланялся и
направился к площади Калон. Там была многочисленная и оживленная толпа. Все знали, что скоро проедет верхом король, и собрались, чтобы приветствовать его.
Фанфан втерся в толпу; у одного из домов он проскользнул мимо человека, стоявшего на пороге спиной к улице, одетого в черное с ног до головы. Человек вошел в дом. Фанфан последовал за ним.
Возле лестницы, в темном месте, человек в черном обернулся; он был в маске.
– Тот, которого ты видел в последний раз в Бургеле… – сказал он.
– За ним гонятся все мои курицы, – отвечал Фанфан.
– Известия тебе будут передаваться?
– Каждый час.
– Ты помнишь последние приказания патрона?
– Да, умереть или успеть в двадцать четыре часа. Ну, что будет, то будет – вот и все!
Человек в маске сделал знак рукой. Фанфан повернулся, вышел на улицу и направился к площади.