Рыцарь курятника

Капандю Эрнест

Бриссо вздрогнула, как будто воспоминание об этом числе произвело на нее сильное впечатление.

– 12 января! – повторила она.

– В этот самый день вы продали ваш первый букет? – спросил граф.

– Да… Но откуда вы можете знать, что в этот день я продала мой первый букет?

Граф не отвечал. Бриссо смотрела на него, не смея продолжать расспросы.

– Как вам много известно, – сказал Морлиер, с наслаждением попивая превосходное вино. – Право, мне кажется, что вам известно все.

– Хотите иметь доказательство? – спросил граф.

– Ну, да. Ничто так не способствует пищеварению, как беседа с обладателем таких необыкновенных достоинств, как вы, граф.

Поклонившись

графу, Морлиер приложился к новому бокалу ронского вина. Бриссо смотрела на графа, стараясь вызвать былые воспоминания. С начала ужина она не принимала никакого участия в разговоре до тех пор, пока граф не заговорил с ней. Устремив на него взгляд, она судорожно вспоминала, где могла видеть этого человека, но никак не могла вспомнить. Сен-Ле, по-видимому мало обращавший внимания на то, что происходило вокруг, занимался только ужином; он накладывал кушанья, наполнял бокалы, беседовал со своим соседом справа, с соседкой слева с живостью и увлечением.

– Но вернемся к вашему ужину в ночь на 1 января 1725 года, – резко сказал граф.

ХХVI Протокол

– Когда все пожелания были сказаны, – продолжал граф А., – принц Конти, выбранный в президенты собрания, велел написать протокол заседания в двенадцати экземплярах на белом атласе. Каждый собеседник должен был хранить свой экземпляр в продолжение целого года. Вот один из двенадцати экземпляров.

Граф А. вынул из кармана жилета кусок шелковой материи и положил на стол. На белом атласе было написано кистью в рамке из гербов крупными буквами:

«ПРОТОКОЛ

благородного заседания кутил,

происходившего в первый час первого дня 1725 года в кабаке «Царь Соломон», в кабинете под номером 7.

В ту минуту, когда пробило полночь и мы переходили из одного года в другой, любезные собеседники обменялись желаниями.

Формальное обязательство было принято любезным собранием для исполнения этих желаний под опасением наказаний, обозначенных против каждого желания.

ЛИСТ ЖЕЛАНИЙ

Принцу Конти:

найти лучшего повара во всей Франции, или никто из нас не будет у него ужинать.

Герцогу Ришелье: посольство в Вене или пойти в монахи на целый год.

Герцогу Фиц-Джеймсу: быть обманутым шесть раз или быть верным шесть месяцев.

Виконту де Таванну:

располагать нами в продолжение двадцати четырех часов или быть в нашем распоряжении двадцать четыре часа.

Графу де Конфлану: любовь госпожи де При или ненависть госпожи де Буффлер.

Графу де Коаньи: счастье в игре или несчастье в любви.

Герцогу де Лозену: не быть янсенистом или проглотить клубок змей.

Графу де Рие:

обладать Авесной, Жевр и Сабран [14] или праздновать Флагелланов [15] .

Кавалеру Морлиеру:

просидеть шесть месяцев в тюрьме или получить наследство.

Графу де Шаролэ:

отбить в неделю любовницу первого дворянина или буржуа, которого он встретит сегодня утром после полудня, или носить четыре дня желтый костюм.

Барону де Монжуа:

через месяц стать любовником первой девушки, замужней женщины или вдовы, которую он встретит, выходя из кабака, хотя бы эта девушка, замужняя женщина или вдова была стара, безобразна и дряхла, или носить четыре дня парик из кабаньей шкуры».

14

Все три – любовницы регента.

15

Праздник,

устроенный в подражание тому, который Генрих III затеял ночью в Сен-Клу.

Ниже следовали подписи двенадцати дворян.

– Так! – вскричал Морлиер. – Помню! Помню! У меня был такой же протокол, он пропал, когда меня посадили в тюрьму.

– Не к чему мне рассказывать вам конец этого ужина, – сказал граф А. – Вы дождались рассвета, чтобы выйти из-за стола, и условились, что разойдетесь не раньше полудня, так как надо было исполнять желания барону и графу.

– Верно.

– Барон должен был выйти первым, пять дворян должны были пройти улицу и стать напротив кабака, трое поместиться по правую сторону двери, а трое – по левую. Барон де Монжуа должен был выйти, повернуть направо или налево, как захочет, и идти медленно, в сопровождении своих товарищей, которые должны были идти по обеим сторонам улицы до той минуты, пока не встретят первую особу женского пола. В этот ранний час улицы были не очень многолюдны. Барон дошел до улицы Фоссэ, не встретив ни одной живой души, затем дошел до площади Лувра; там он поколебался и остановился на минуту напротив дворца. Он начал чувствовать некоторое беспокойство, сердце его сжималось, хотя он сам не знал отчего. Он оглянулся направо и налево – никого не было. Наконец он повернул налево, к последнему монастырю Сен-Жермен Л'Оксерруа. В ту минуту, когда он проходил мимо паперти, он увидел женщину, закутанную в мантилью так, что невозможно было разглядеть ее лица. Барон поежился: приключение началось – его требовалось продолжить. Женщина, увидев перед собой двенадцать человек, остановившихся и смотревших на нее, вздрогнула от ужаса…

– Благодаря этому движению мантилья упала, – подсказал Морлиер, – и мы увидели самое восхитительное личико, какое только можно вообразить. Все вскрикнули. Ужас ее увеличивался. Барон подошел к ней и успокоил. Таким образом началось их знакомство. Вы видите, что память у меня хорошая…

– Слуга, наученный заранее, – продолжал граф А., – должен был следить за этой женщиной и выяснить необходимые сведения. Женщина, успокоенная благосклонными словами Монжуа, продолжала свой путь к набережной Эколь; она жила на набережной Феррайль. В половине двенадцатого слуга пришел дать отчет в отель Шаролэ, куда отправились все эти дворяне. Женщина, которую встретил барон де Монжуа, звалась Урсулой Рено, а муж ее был оружейным мастером. Чтобы вымолить у Господа выздоровление дочери, восьмимесячного ребенка, отданного кормилице в Венсенн, она ежедневно ходила к обедне. У нее был сын, работавший с отцом.

Урсула Рено в свои тридцать лет слыла самой красивой женщиной во всем квартале; ее прозвали «красоткой-оружейницей с набережной Феррайль».

– Мне кажется, что я еще слышу слова слуги, – сказал Морлиер, – этого малого звали Сен-Клод, и он служил у графа Шаролэ. Это был преумный негодяй, мне хотелось бы найти теперь такого слугу.

– Приближался полдень, – продолжал граф А., – и вы решили выйти, чтобы Шаролэ мог встретить того, у кого он должен был отбить любовницу через неделю.

ХХVII Красотка-оружейница

– Ах да! – воскликнул Морлиер, смеясь. – Дело Шаролэ я могу рассказать, если вы хотите, потому что помню его с мельчайшими подробностями. А если и забуду что-нибудь, мне напомнит Бриссо.

– О! – проговорила Бриссо, жеманясь. – Я была тогда так молода!

– Тебе было восемнадцать лет, моя красавица, а мне двадцать два года. Ах! Как я был любезен, а ты как была хороша! Чудно жилось во времена регентства! Какие веселые ужины, воспоминание об одном из которых вызвал граф!