Рыцарь курятника
Шрифт:
– Вы убили бы себя?!
– Не колеблясь и с радостью, потому что жизнь без вас, Сабина, была бы горем без надежды и утешения.
– Встаньте, – сказала Сабина, – и садитесь, мы поговорим.
Жильбер повиновался: он взял стул и сел возле кровати, держа руку Сабины.
– Что делает моя прелестная Нисетта? – спросила Сабина.
– Она внизу с Роланом.
– Они также любят друг друга…
– Да.
– Когда они обвенчаются?
– В один день с нами.
– Значит, когда я выздоровлю.
– Когда
– Как?
– Я дал обет стать вашим мужем не раньше той минуты, когда я найду того, кто напал на вас, и уничтожу его!
Говоря это, Жильбер был великолепен.
– О, – дрожа, сказала Сабина, – вы пугаете меня.
– Как, Сабина, разве вы не понимаете, что я не могу не отомстить за вас?
Сабина размышляла несколько минут, потом тихо покачала головой и с выражением решимости и печали в глазах сказала:
– Вы правы, Жильбер, вы должны за меня отомстить, а главное, вы должны узнать, почему я чуть не стала жертвой самого гнусного преступления. Кто осмелился вовлечь меня в засаду? Кто осмелился разыграть передо мной такую отвратительную комедию?
Сабина медленно поднялась на кровати, где она так жестоко страдала, размышляя, кто же был причиной этих страданий.
– О, – проговорила она, – когда я подумаю об этом, мне ужасно хочется узнать…
– Вы узнаете, Сабина, вы узнаете, – перебил ее Жильбер.
– Да, не правда ли? Мы узнаем все? О, Жильбер! Я не осмелилась сообщить этих мыслей Ролану и моему отцу: оба сделали бы все, но я не имела права рисковать их счастьем и жизнью ради меня. Вы, Жильбер, другое дело! Жизни наши связаны чувствами, которые мы испытываем, и клятвами, ко-
торые мы друг другу дали. Вы мне не брат, не отец, вы мой муж, и вам не для кого жить, кроме как для меня. Между нами не должно быть тайн, все должно быть ясно, справедливо, потому что мы любим друг друга, а любовь – это полное слияние двух душ и двух сердец. Вот как я понимаю любовь, Жильбер!
– Вы понимаете любовь, Сабина, как ангел понимает вечную жизнь!
– Или мы будем вместе жить, Жильбер, или вместе умрем – не так ли?
– Да, Сабина!
– А значит, для того чтобы жизнь была возможной и счастливой, ни малейшее сомнение не должно закрасться в наши души, ни одна сторона жизни не должна оставаться в тени.
– Вы правы, Сабина.
– Поэтому мы должны, Жильбер, выяснить таинственную сторону приключения, жертвой которого я чуть было не стала.
– Будем же действовать, Сабина, чтобы приблизить минуту, которую я призываю всей душой. Теперь, когда силы к вам вернулись, я могу, не боясь усугубить вашу болезнь, попытаться пробудить ваши воспоминания. Выслушайте меня, Сабина, и, так как у нас одно желание, позвольте мне направлять вас по пути, которому мы должны следовать.
– Говорите,
– Пока вы лежали на этом ложе, борясь со смертью, – продолжал Жильбер, – я перебрал в голове все ниточки, которые могли привести меня к истине, и, к несчастью, ни один способ не показался мне надежным, но, главное, мне не хватало фактов, которые вы одна могли бы мне сообщить.
– Я сказала все, что знала.
– Нет, вы можете сказать мне еще многое. Позвольте мне расспросить вас, милая Сабина.
Жильбер вынул из кармана небольшую тетрадь и карандаш. Каждая страница этой тетради, разделенная надвое, была исписана с одной стороны, а с другой пуста.
– В тот вечер тридцатого января, когда случилось это роковое происшествие, – начал Жильбер, – человек принес вам письмо от меня, сказав, что Ролан ранен…
– Да.
– Вы узнали мой почерк?
– Да.
– И мою подпись?
– Мне так показалось.
– Что же стало с этим письмом?
– Не знаю, я положила его в карман моего платья. Там оно еще?
– Нет, его не нашли. Не взяли ли вы его с собой?
– Я в этом уверена.
– Значит, его вынули. Теперь скажите мне, узнаете ли вы человека, который принес вам письмо?
– Я надеюсь.
– Запомнили ли вы черты его лица, его костюм?..
– Да. Это был человек высокого роста, с широкими плечами, скорее худощавый, чем полный. На нем был просторный камзол, какой носят работники, темно-коричневого цвета. У него был большой острый нос и маленькие, очень блестящие глаза…
– А волосы, борода, брови? – спрашивал Жильбер, быстро записывая.
– Волосы длинные, густые, черные, бороды не было, брови широкие и густые; наружность угрюмая и грубая.
– Никаких особенных примет?
– Кажется, никаких… – отвечала Сабина, стараясь вспомнить.
– Припомните хорошенько.
– А! На левой руке большой и глубокий шрам.
– Как вы его приметили?
– Когда мы остановили фиакр и он подал мне руку, чтобы посадить меня, я была очень взволнована и дрожала; я по-
дала ему руку и почувствовала этот шрам… Я совсем об этом забыла, но теперь вдруг вспомнила.
– Итак, шрам с внутренней стороны левой руки?
– Да.
– А фиакр? Помните ли какой-нибудь признак?
– Никакого.
– Вы не помните ни цвета кареты, ни номера ее, ни масти лошадей?
– Одна была белая…
– А другая?
– Гнедая или вороная… темного цвета – вот все, что я могу сказать.
– А кучер?
– О! Я на него не смотрела.
– Но, пока вас везли, вы не опускали переднее стекло и не рассмотрели кучера?
– Нет, он был закутан в большой плащ, больше я не видела ничего.
– А если бы вы сели в этот фиакр, вы узнали бы его?
– Может быть…