Рюрикович
Шрифт:
— Так ещё и я просить должен? — удивился Годунов.
В ответ я только улыбнулся и двинулся в сторону открытой двери автомобиля.
Глава 22
«Всегда нужно помнить, что ведари после смерти попадают в рай. В ад их не пускают, чтобы снова не начали делать свою работу»
Кодекс ведарей
Наше поместье и в самом деле оказалось крайним в этом поселке. Возле густого леса, который приветливо начал шуметь кронами деревьев,
Сколько их было? Полсотни? Сотня? Я не стал считать, но на глаз можно было определить, что не меньше сотни. Вороны считаются мудрыми птицами, а некоторые даже умеют разговаривать по-человечески. Но мне они всегда казались хитрыми пройдохами, которые способны только что-нибудь украсть или же подлететь к трупам, которые не могут дать сдачи.
Не любил я воронов — во всех мирах они считались предвестниками гибели или грядущего несчастья. Впрочем, вороны не любили меня тоже, возможно, по той же причине.
Когда же металлические ворота поехали в сторону, чтобы пропустить покорёженную машину, вся эта сотня крылатых с недовольным карканьем поднялась на крыло и направилась в сторону леса. Там, среди пышных крон эта туча растворилась, разом замолкнув и как будто бы спрятавшись в ветвях для лучшего наблюдения за вылезшими из машины двуногими.
— Ну, вот и ваше поместье, — произнес Михаил Кузьмич, показывая на двухэтажный особняк.
— Мда-а-а, это не царские хоромы, — протянул Годунов.
Я только усмехнулся в ответ. Конечно же не царские, но и затрапезной лачугой наше временное пристанище назвать нельзя. Хороший и добротный двухэтажный дом, выкрашенный синей краской с белыми наличниками, резным крыльцом и лужайкой перед ним. На лужайке вольготно расположились цветы всех расцветок и мастей. Но я заметил, что высажены они были грамотно — если прогуливаться возле лужайки по вечерам, то можно наслаждаться не только красотой соцветий, но так же внимать сменяющимся ароматам. Тут явно поработала рука мастера.
Кстати, о мастерах — перед лужайкой стояли три человека: две пожилые женщины и один мужчина преклонных лет. Надо было видеть их лица, когда они заметили повреждённый капот машины…
— Это Марфа, кухарка, — начал перечислять Михаил Кузьмич. — Это Семён, завхоз. А это Меланья, горничная. Я же ваш водитель и садовник по совместительству.
Троица низко поклонилась, приветствуя нас. Я видел поедающие нас глаза — люди пытались угадать, кого же к ним занесло? Что мы за люди и каковы по характеру. Я кивнул в ответ на поклон.
Слуги?
Во как… Меня с детства обучали обходиться без посторонней помощи, а тут сразу трое! Или четверо, если считать ещё и Михаила Кузьмича. Да уж, это как-то многовато!
— Всего четверо слуг? — удивленно проговорил Годунов, оглядывая контингент,
— Я распоряжусь сей момент, — побледнел Михаил Кузьмич. — Не извольте беспокоиться, передам всё в ректорат.
— Не нужно, Михаил Кузьмич, — покачал я головой. — Мы люди служивые — нам и четверых-то будет много. Не слушайте вы моего товарища — укачало его с дороги. Подустал он немного…
— Ничего я не устал, — возмутился Годунов. — Но сами посудите, Иван Васильевич, нам же ещё нужен массаж, маникюр, педикюр, цирюльник в конце-то концов. А портной? А курьер? Не телефонными же сообщениями с княгинями перебрасываться?
— И всё это лишние глаза, которые могут увидеть творимое вами непотребство, разлюбезный Борис Фёдорович. Вы же не хотите, чтобы ваши утехи увидели посторонние глаза? Или как вы будете вылезать по ночам из своего окна, чтобы успеть спеть серенаду под окном очередной охмурённой дамы? Чем меньше глаз — тем чище совесть, — с улыбкой проговорил я.
— Ну что же, некоторая доля правды есть в ваших словах, Иван Васильевич, — проговорил Борис, а потом многозначительно поднял палец. — Но если что…
— Безусловно! — подтвердил я, пряча улыбку.
Для меня было смешно видеть эту выпячиваемую гордость и знать — кем на самом деле является Борис. А также знать, что если я захочу, то он быстро встанет в ряды прислуги и будет также усердно кланяться и пожирать хозяина глазами.
Но пока что он мне нужен рядом, так что пусть его… Пусть поиграет в аристократию.
— Здравы будьте, люди добрые, — подошел я к всё ещё склонённым людям. — Зовут меня Рюрикович, Иван Васильевич, а моего напарника Годунов, Борис Фёдорович. Люди мы неприхотливые, поэтому никаких яств заморских нам не надо. Готовьте то, что едите сами, не старайтесь удивить чем-либо. Мы поселились у вас на время обучения, так что не будем привыкать друг к другу, а проведём это время с дружеским участием и взаимным уважением. Договорились?
— Да, батюшка Иван Васильевич, — дружно ответили все трое.
— Перестаньте, — поморщился я в ответ. — Это мой отец — батюшка, а я просто Иван Васильевич. Пока что не свершил никаких особых ратных подвигов, но что-то мне подсказывает, что они не за горами.
— Как прикажете, Ваше Величество, — снова поклонились трое.
— И хватит беспрестанно кланяться! Достаточно просто кивка. Не такая уж я важная птица, чтобы вы уставшие спины ломали, — поджал я губы. — Если с другими господами вы так себя ведёте, то со мной не нужно.
Троица снова собралась было поклониться, но я кашлянул. Они встрепенулись, переглянулись, а потом Семён кивнул первым. За ним кивнули и остальные. Вот и ладно, контакт с ближайшим окружением налажен, теперь можно и поужинать.