Рюрикович
Шрифт:
Почему делали вид? Потому что я постоянно ловил их заинтересованные взгляды на себе. Да, чувствовалось, что они завидовали в какой-то мере Собакиной. Скорее всего, княгини имели какие-то виды на меня, но… Я и сам с усами.
— Надеюсь, что следующим танцем вы осчастливите кого-нибудь из нас, царевич? — в голосе Бесстужевой явно прозвучал упрёк.
Что же, с будущими коллегами по ученической парте не стоило ссориться, поэтому я чуть поклонился:
— Безусловно. Я обещаю исправиться и пригласить каждую из оставленных мной дам на вальс.
— А я, между
Ну да, мой друг, попытайся сыграть обиженного. Но стоит учесть, что сейчас он общался вовсе не с престарелой Марий Никифоровной, которая могла потратить сотню-другую на утешение своего молодого друга. Сейчас он говорил с двумя дворянками, которые знали — кто он и что из себя представляет. И утешать его они совершенно определённо не планировали.
— Мы тоже с вами станцуем, господин Годунов, — ответила Бесстужева. — Мы не забыли, как вы мужественно бросились на нашу защиту в поезде.
— Это да, я всегда готов защитить невинных девушек от покушений злых дворян, — Борис даже не почувствовал сарказма в голосе русоволосой Екатерины Семёновны.
Эх, сколько же ему ещё предстоит выучить оттенков и голосовых формаций прежде, чем он выучится общаться при дворе…
— Вы меня сейчас пугаете, Борис Фёдорович, — приложила пальцы ко рту Ирина Николаевна. — Я никогда раньше не видела вас таким яростным и… каким-то отчаянным.
Да они чуть ли не открыто насмехались над моим товарищем, а он и рад слушать — вон как уши развесил. Эх, женщины-женщины, любите же вы крутить мужчинами…
— Ну что вы! Я с женщинами не воюю! — Годунов даже встал в величественную позу.
Бесстужева и Карамзина переглянулись, словно оценивали у Годунова пределы восприятия сарказма.
— Девушки, может быть, мне будет позволено немного исправить свою вину и принести вам по бокалу шампанского? — я попытался перевести огонь на себя, чтобы устроить Годунову лёгкую передышку. — Мы с Борисом будем рады это сделать!
Может до него дойдёт, что над ним стебутся? Или придется всё-таки напрямки рубить?
— Думаю, что от бокала я не откажусь, — склонила голову Карамзина.
— И я буду счастлива принять его из ваших рук, господин Рюрикович, — тоже кивнула Бесстужева.
— А чего это из рук его Величества? Неужели наши руки настолько различаются? — встрял неугомонный Годунов. — Я тоже буду счастлив вам поднести по бокалу. Неужели моя галантность так сильно отличается от царской?
— Ну что вы, Борис Фёдорович, что вы. Как вы могли такое подумать? — улыбнулась Ирина Николаевна. — Но нам трудно решить — кто галантнее… Вот если вы один принесёте, то мы без труда сделаем выбор.
Борис тут же заглотил наживку. Я только покачал головой, когда увидел, что он едва ли не вприпрыжку помчался за шампанским.
— Вы что-то хотите сказать, господин Рюрикович? — с улыбкой обратилась ко мне Карамзина.
— Девушки, мне кажется, что вы излишне насмешливо относитесь к моему товарищу, — заметил я. — Ведь он пока принимает всё за чистую монету, но настанет тот день, когда он поймёт, что над ним просто
— И что? — пожала плечами Бесстужева. — На обиженных воду возят, а вот что касается мести Годунова… Не нашего он полета птица. В нём явственно проступают черты слуги. Видели сами, с каким удовольствием он побежал исполнять наши прихоти. А такому никогда не стать царём, сколько бы он не пыжился! То ли дело вы, Иван Васильевич…
С этими словами Екатерина Семёновна обожгла меня взглядом прекрасных глаз. В них читался откровенный намёк на желание более близкого знакомства, но я предпочёл его не заметить. Что-то было в этих дворянках такое отталкивающее… Вроде бы и красивые обе, и умом Бог не обделил, а вот что-то отталкивает в них.
Они прекрасны, как ясенец, что в народе называется «неопалимой купиной», но также опасны и ядовиты. Стоит лишь прикоснуться к ним, как получаешь ядовитые ожоги.
То ли дело Собакина… Марфа Васильевна о чем-то негромко разговаривала с Шуйским, который покраснел настолько, что кровь того и гляди брызнет сквозь поры кожи.
— Всё-таки я попрошу вас быть с ним помягче. Иначе я буду вынужден откланяться и оставить вас. Мне неприятно видеть, как вы пытаетесь с высоты своего социального положения принизить будущего коллегу по учебной скамье. Завтра мы все станем равны, и все родовые различия уйдут на три года прочь. Так что лучше нам начать привыкать разговаривать на равных. Не стоит отпускать насмешки в адрес тех, чьё положение вам кажется немного ниже. Жизнь… она такая штука, что в любой момент может всё измениться. И если вы продолжите свои попытки унизить моего товарища, то будете делать это уже без меня.
— Ого, а вот это уже страшная угроза, — захлопала глазами Бесстужева. — Не совсем понимаю, чем мы обидели вас, царевич, но постараемся дальше этого не делать.
— Я тоже постараюсь! — Карамзина приложила руку к груди. — И даже на Собакину не буду озираться с такой частотой, как это делает одна царская особа. Скажите, а вы пригласили её на танец потому, что она приходится дальней родственницей Малюте Скуратову? Или с какой-то другой целью?
Я покачал головой:
— Не из-за клана Скуратовых. Пусть они и сильны, но я вовсе не знал об их родстве. Почему я пригласил? Потому что хотел увидеть в ваших глазах ревность, милые девушки!
— Ну вот, просили не издеваться над Годуновым, а сами насмехаетесь над двумя беззащитными девушками, — фыркнула Бесстужева.
— Да-да, и ведь ни капли стыда в красивых глазах, — поддакнула Карамзина. — А могли бы и пожалеть девушек, чьи сердца почти что сражены вашей храбростью и учтивостью.
Они пустились в атаку на меня и неизвестно, чем бы закончилась эта словесная дуэль, но в этот момент подошли Годунов и тот самый аристократ, который предоставил для поединка силовой щит.
— Дорогие княгини, позвольте представить вам нашего общего знакомого, — проговорил Годунов, показывая глазами на дворянина. — Князь Курбский, Андрей Михайлович. Впрочем, вы могли его видеть на недавном… кхм… событии.