Рюрикович
Шрифт:
— Что же, вам это удалось, — также присела Карамзина. — В зале только и перешептываются от двух безумцах, которые впустую рисковали жизнями.
— Ох, да какое там безумство, — спародировал мой беспечный жест Годунов. — Всё было рассчитано до мельчайших миллиметров. Мы ещё планировали въехать в зал, но потом решили, что это будет лишним.
— Да уж, — улыбнулась Бесстужева. — Это действительно могло показаться лишним.
Я огляделся. Девушка рядом с Шуйским смотрела на меня. Я чуть поклонился в ответ, на что она не отвела взгляд. Зато этот взгляд перехватил сам Шуйский.
— Господин Рюрикович, вы знакомы с Собакиной? — чуть ревниво спросила Бесстужева.
— Немного, — пожал я плечами.
— Странно. Какое может быть дело царскому сыну до худородной дворянки из Коломны? Её и приняли в Царское училище только из-за того, что за них попросил боярин Шуйский. Отчего-то она понравилась его сыну, вот он и попросил папеньку походатайствовать…
— Да уж, лезет в Царское училище всякое отребье… Так и норовят свой род за счёт государевой доброты выдвинуть!
Ох, каким же пренебрежительным тоном это было произнесено. Как будто Карамзина была оскорблена самим фактом нахождения в одном зале с низшими слоями дворянства. Я на миг даже пожалел, что заступился за них. Надо было дать почувствовать всю сладость от презрения высшего света в лице Бельского и Романова. Тогда, может быть, спесь чуть спала с этих двух княгинь…
А вот и упомянутые Бельский с Романовым пожаловали. Они с порога окатили присутствующих такими презрительными взглядами, как будто царские особы почтили своим присутствием ночлежку для бездомных. Когда же наткнулись на меня, то я улыбнулся как можно добрее и даже подмигнул в ответ.
Романов тут же поджал губы и двинулся вперёд.
Глава 26
«Ведарь должен стремиться ограничиться двумя ударами — один раз в сердце, второй раз по крышке гроба»
Кодекс ведаря
— Рад видеть вас в полном здравии, Михаил Данилович! — ухмыльнулся я, глядя на молодого человека.
Его рука не была подвязана, похоже, что подлечили его неплохо. Местные лекари своё дело знали туго. Взять того же Годунова — сделал всё так, что у меня даже царапины на лице не осталось. Даже знахари в деревнях могли поднять чуть ли не умирающего с кровати, так что говорить о тех, кто лечит дворян?
— Не могу сказать того же, Иван Васильевич, — поджал губы дворянин.
— Тогда может быть нам и вовсе не о чем разговаривать? — спросил я мягко.
Ну вот, дал ещё один шанс человеку. Погубит меня когда-нибудь моя доброта. Предложил ему разойтись мирно, а он явно не захотел воспользоваться подобным предложением. Вон, даже губой дернул, словно оскаливая клык.
— У нас с вами осталась незакрытая тема, — проговорил он. — А ещё эту тему вы усугубили, когда своим драндулетом поцарапали нашу машину!
— Мы можем обратиться по поводу возмещения убытков в царскую казну. Я не думаю, что нанес очень большой ущерб, управляя мотоциклом. Могу попросить извинения за мотоцикл.
На самом же деле я к машинам вовсе и не приближался. Ещё бы, ведь удар о любую из машин
Но вот напоминание о царской казне и моём роде должны были слегка остудить Романова. Однако…
— Ваш ущерб не покроется извинениями и какими-то деньгами! — запальчиво выпалил Михаил Данилович. — Нам придется добираться до учёбы несколько дней в каких-то других машинах, пока наша будет на ремонте!
— Конечно! — поддержал его Степан Сергеевич Бельский. — Вы промчались мимо подобно вихрю и доставили немало неприятных моментов своей выходкой! Вы поцарапали родовой герб Романовых! Такое не должно так просто сходить с рук! Вы в приличном обществе и ваше родство с царской фамилией не должно быть индульгенцией для подобных выходок!
Всё это время их глаза ощупывали меня. Они как будто пытались высмотреть повреждения на моём теле. И вместе с тем накаляли атмосферу, пытаясь спровоцировать меня на резкое слово. На нас стали оглядываться. И это привлечение внимания было нужно для…
Ага, вот и ниточка появилась! Вот кому была выгодна моя авария на мотоцикле!
Ведь и правда — разбиться я бы не разбился, но вот раны или увечья мог получить. А как таким не воспользоваться при удовлетворении уязвленного чувства собственного достоинства?
Хотя, это могут быть только мои домыслы, но их стоило проверить. Что же, начнем партию одного актера…
— Я понимаю вас, Степан Сергеевич, и готов… Ох! — неожиданно для всех я схватился за правый бок, согнулся, а потом с видимым усилием распрямился, поддерживаемый подскочившим Годуновым.
— Что с вами, господин Рюрикович? — заглянула в глаза Бесстужева. — Может быть позвать лекаря?
— Не нужно лекаря, — помотал я головой и кивнул на Годунова. — У меня самого хороший лекарь под рукой.
— Да-да, конечно, я тут, — согласился Борис. — Если что, я…
— А нам кажется, что вы хотите уйти от неприятного разговора, — тут же вклинился Бельский. — И валяете дурака, пытаясь трусливо улизнуть!
Последняя фраза была сказана нарочито громко, чтобы привлечь как можно больше внимания. На нас начали обращать внимание всё больше и больше абитуриентов. К тому же, по счастливому стечению обстоятельств, слова Бельского пришлись на паузу между музыкальными композициями. Тень улыбки скользнула по лицу Романова.
Ну что же, мои догадки подтвердились. Мотоцикл был испорчен специально, чтобы доставить мне проблем. Проблем со здоровьем избежать удалось, но вот проблем с новыми соседями по парте избежать вряд ли получится…
Впрочем, во всех новых местах нужно себя поставить так, чтобы потом не возникало желания даже смотреть в твою сторону грубо. Дураку было понятно, что эти двое нарываются на конфликт. Что же, если они так его хотят, то нужно перехватить инициативу!
— Никто и никогда не смеет называть род Рюриковичей трусами! — воскликнул я громче Бельского. — Те, кто забывает об этом или предпочитает не замечать, всегда получают серьезный ответ! Степан Сергеевич, вы хотите и дальше утверждать, что царь-батюшка воспитал труса? Так может быть вам и царь нехорош?