Рыжая из шоу-бизнеса

Чупринский Анатолий Анатольевич

«Надо бы почистить!» — некстати подумал он.

— Дашка-а! — раздался резкий, визгливый голос. — Ты с кем там лясы точишь!? Подь сюда!

В темном дверном проеме появилась квадратная баба неопределенного возраста. Несмотря на жару, на ней была черная мятая водолазка, шерстяная юбка и оранжевый жакет, униформа путевых рабочих. Вернее, когда-то он был оранжевым. Сейчас, грязно-желто-серым.

— Чего надо? — зло спросила она, вглядываясь в лицо Сергея.

— Маманя! Он мент! Витьку в тюрьму забрать пришел! — крикнула девочка и, выпустив

котенка в траву, подбежала к матери.

— Войти можно? — спросил Сергей, приоткрыв калитку.

— Кто сами будете?

— Он мент. Про Витьку спрашивает…

Баба в жилете звонко треснула ее по затылку.

— Молчи, зараза! Столько раз сказано. Молчи, когда старшие беседуют! Иди в дом!

Баба схватила девочку за локоть и затолкнула в избу.

— Кто сами будете? — повторила она, зло, сверкая маленькими глазками. И металлическими зубами во рту.

— Я из собеса. Проверяем жилищные условия. На предмет улучшения. Вы — Глафира Петровна Разоренова? — спросил Сергей.

— Петровна! — как эхо, подтвердила баба.

— У нас по спискам, вы числитесь, как многодетная мать.

Сергей для убедительности раскрыл папку и переложил справа налево два листа бумаги.

— Гуманитарная помощь, что ли? Даром не надо! Сунут гнилую гречку, да банку кильки, издевательство одно. А детей кормить чем?

— Сколько их у вас?

— Трое. Хотя, одного не считай. Петька в интернате для дебилов в Абрамцеве. Так что, выходит, четверо. Нюрка тоже, в деревне у двоюродной сестры Аньки. Лишний рот нам не к чему. Витька, тот дома вовсе не ночует. По нем нары давно плачут. Получается, пятеро.

Сергей не понял логику подсчета, но уточнять не стал.

«Макаренко и Ушинский здесь отдыхают!» — сказала бы его бабушка Ксения Федоровна, отставная учительница. «Здесь властвует доктор Спок. Российского разлива!».

— Муж у вас кем работает?

— Какой муж?! — изумилась Петровна. — Сроду в загс не ходила. Еще одного дармоеда себе на шею. Алкаши, паразиты! Делать нечего! У меня дети.

Сергей не стал уточнять, откуда в таком случае появилось столько детей. Никакой капусты в огороде не наблюдалось. Да и самого огорода не было. Посреди когда-то ухоженных грядок, маячил только одинокий подсолнух. Ни моркови, ни петрушки, ни огурцов с помидорами. Не иначе, аисты стаями гнездились где-то поблизости деревни Лысая.

— Перевелись настоящие мужики, — заявила баба. — Даже не рождаются. Всех в Афгане перебили.

— В вашей деревне еще кто-то живет? — спросил Сергей, захлопывая папку и поправляя куртку.

— Одна я, с детями, — отозвалась Петровна. — Раньше старушка баба Паня жила в третьем доме. Дак она еще прошлым летом в лес пошла. Заблудилась, небось.

— Не нашли? — удивился Сергей.

— Кто ж искать станет? — в ответ удивилась Петровна. — Ей почти девяносто было. Кого искать-то?

В понимании Петровны, человек, доживший до девяноста, явно уже не человек. Действительно, зачем его искать.

Сергей задал

еще несколько вопросов. Петровна отвечала без запинки, каждый раз, как бы, удивляясь бестолковому любопытству собесовского начальства. Где работает? На путях, где еще. Тут в округе каждый второй на путях в Софрино работает. Давно ли живет в деревне Лысая одна? Второй год. Или нет, уже третий. Старики перемерли, молодые в Москву подались. Почему не пускает дачников? Какой дурак сюда снимать приедет. Ни электричества, ни дорог. Почему девочка не учится в школе? Незачем. У нее самой было семь классов, баловство это. Да и денег на учебники всякие нету.

Сергей слушал Петровну, смотрел в злые, пустые глаза и молчал. На мгновение в голове у него шевельнулась какая-то дикая мысль. Кого-то ему напоминала эта опустившаяся баба в грязно-оранжевом жилете. Но он отогнал ее от себя, эту странную мысль, как назойливого овода и, вежливо попрощавшись, направился к речке.

Вернувшись к машине, Сергей долго и бестолково рассказывал Наде о встрече. После посещения деревни Лысая, у него возникло стойкое ощущение, будто наелся ядовитых грибов.

— Я так и думала, — сказала Надя. Было непонятно, что она имеет в виду. То ли сбивчивый рассказ Сергея, то ли судьбу и жизнь Глафиры Петровны Разореновой.

Какое отношение имеет Надя к этой женщине, Сергей уточнять не стал. Меньше знаешь, крепче спишь. Захочет, сама расскажет. И вообще. Он охранник, водила. «Твой номер восемь!».

На шоссе выбирались задним ходом, развернуться «меж высоких хлебов» было негде. «Форд» недовольно рычал, гудел и зло плевался из-под колес комьями глины, клочьями травы.

Уже на подъезде к Москве, почти у самой Кольцевой, Надя увидела открытое кафе «Попутчица» и приказала Сергею припарковаться где-нибудь рядом.

— Пойдем перекусим! — распорядилась она.

За столиком кафе несколько минут сидели и смотрели друг на друга, будто увидели только что. Долго молчали.

Давно замечено, в разной обстановке люди выглядят по-разному. Одно дело, за кулисами, среди шума, суеты и нервотрепки. Или в салоне машины, мчащейся по трехполосному скоростному шоссе, когда в открытых боковых окнах гудит жаркий ветер и, кажется, раскаляется еще больше от стремительного движения машины. Здесь, в кафе, на открытом воздухе, под палящим солнцем, совсем другая песнь.

В это мгновение наверху, в небесной лаборатории, кто-то явно решил «поддать жару!». Направил сюда на землю, на эту парочку, более концентрированный поток импульсов. И сделал это совершенно напрасно. Обоих, без всякого стимулирования, уже захлестывали волны эмоций, ввергающих их в состояние близкое к легкому помешательству.

Надя тяжело дышала. И вовсе не от жары или духоты. То заглядывала Сергею в глаза, чуть наклонив голову набок, будто просила, умоляла о чем-то, (о чем и сама не знала!), то, откинувшись на спинку стула, прищурившись, сверлила ему переносицу взглядом следователя по особо важным делам.