Рыжик
Шрифт:
– Ну-у-у, как получится...
– с многозначительной ухмылкой пообещал он, явно прикидывая какую-то пакость, потом обернулся к ней и уставился подозрительно нахальным прищуром: - Слушай, будущая супруга, а чегой-то ты вообще к Эльке прицепилась? Ты, часом, не ревнуешь?
– Я ещё не согласилась, - прохрипела Люда, чувствуя, как бросается жар на щёки, причём во второй раз за пять минут - хоть светофором записывайся!
– Ну, так соглашайся!
– то ли подогнал, то ли взмолился Лёшка.
Но в преддверии решительного ответа Людой вдруг завладели ужасные сомнения.
–
– вспомнила она.
– Ну, так знакомься!
– Вид у него снова стал усталый и задёрганный.
– Ну... тогда такой дурацкий вопрос...
...Через полчаса "дурацких" вопросов Лёша запросил "пардону".
– Короче! Не был, не участвовал, не привлекался, не состоял, порочащих связей не имел...
– Шо, совсем-совсем?..
– имея ввиду что-то своё, поинтересовалась Люда.
– В смысле?
– удивился он, но под этим искренним взглядом Люда не рискнула озвучить, что она такого имела ввиду.
– Слушай, может хватит уже, а?
– А-а-а... как у вас с этим... браком?
– Ну как...
– обречённо вздохнул Лёша и принялся уныло объяснять: - У меня уже есть четыре жены, у них - ещё шесть мужей. Живём большой дружной семьёй. Имеем семеро общих детей...
– Врёшь, - уверенно констатировала Люда.
– Вру, - не стал отпираться он.
– Зачем?
– От страха, что ты, не приведи господи, согласишься, и придётся всю жизнь так мучиться.
– Па-а-нятно...
– Ещё вопросы будут?
Люда ещё подумала, что предложение было скорее риторическим и что пора бы уже заткнуться, но отключившийся разум уже ничего не контролировал и язык, как помело, молотил дальше, совершенно не сообразуясь с обстановкой.
– А вот ещё такой глупый вопрос...
– ЛЮ-ДА!
– крик души заглушил, наконец, брандспойт её любознательности.
– Людочка... пожалуйста... послушай... Мне уже всё равно - соглашайся ты, не соглашайся - давай, ты просто подумаешь и сама решишь, стоит ли к нам ехать. Если надумаешь, скажешь Косте... Если не надумаешь - скажешь Косте... И пусть за тобой приезжает, кто хочет - хоть Орхан Селимович, хоть вся Академия с профессорами. Они объяснят, уговорят, покажут... А я уже не могу, - Лёшка замученно покачал головой и поднялся с кровати, продолжая говорить, как бы себе самому: - Мне вообще, вставать ещё нельзя... и ходить нельзя... Меня вообще, силком вытолкали эти два проходимца и одна проходимица... Я, видишь ли, должен... у меня, видишь ли, есть что сказать... А я уже никому ничего не должен. И, пропади оно всё пропадом, терпеть такие издевательства...
Люда слушала Лёшкино бурчание и её не покидало странное чувство, будто слышит она его уже много-много лет. И не то, чтобы ей это сильно нравится, но совершенно не раздражает, больше того - заставляет улыбаться, как на что-то привычное, родное, без чего и жить было бы неинтересно. А ещё присутствовала во всём этом какая-то непоколебимая уверенность, что никуда он от неё не денется. И когда Лёшка, изображая руками пучину отчаянья и бурча под нос нерушимые клятвы "больше никогда и ни в жисть", почти дошёл до двери, она, уже едва сдерживая хихиканье, позвала:
– Лёш, стой!
– Чё тебе ещё надо?
– вымученно раздражённо бросил он через плечо.
– Опять чё-т придумала поизмываться?.. Надоело всё, домой хочу...
– Обними меня...
– едва выговорила Люда под аккомпанемент зашедшегося сердца и опять отчаянно покраснела.
Она даже не заметила, как Лёша оказался рядом. В одно мгновение её ухватили под мышки и, как куклу, сдёрнули с кровати. "Беретик-беретик-бере!.. А ла-а-адно, чего уж там..." - всполошился было здравый смысл, но поздно - она уже вся очутилась в Лёшкиных руках, прижата и охвачена.
– Ну вот, совсем другое дело, - вздохнула Люда, пригревшись на его плече, а он ласково гладил её распущенные золотые волосы и приговаривал:
– Ры-ы-ыжик... Рыжуля... Солнышко моё... Золотце... Ррры-ы-Ы-Ы...
– и неожиданно Люда, не успев даже вякнуть, вознеслась в воздух: - ...ЖИ-И-И-ИК!
– закружило её по комнате, аж дух захватило.
– РЫЖОНОЧЕК МОЙ!
И это наконец-то был не сон...
Хотя Юлька клятвенно обещала не показываться - на крики прибежала моментально, будто под дверью подслушивала (а может и подслушивала, с неё станется). Но увидела Люду на руках и всё поняла... на этот раз правильно, аж прослезилась от умиления.
– Собирай Людкины вещи, мы сматываемся!
– скомандовал ей Лёшка, прервав на взлёте бурю восторга.
– А?! Уже?!! Щас!
– заметалась Юлька, быстро превращая комнату в "мамаево побоище".
– Вот!.. А!.. О!.. Где сумка?!
– Да под кроватью, шо ты мечешься!
– подсказала Люда, порываясь спуститься на пол и самой всё сделать.
– Лёш, пусти... Лёш, тебе же нельзя!..
– НИ-ЗА-ЧТО, - наклонился он ей к самому лицу и чмокнул в нос. Люде стало смешно и щекотно.
– Так и будешь по улице носить?
– съехидничала она.
– Так и буду!
– торжественно пообещал он.
– Пока дверь не разлучит нас.
– Эх, как обычно...
– притворно вздохнула она и поспешила пользоваться моментом, пристроив голову на Лёшкино плечо. В конце концов, ей и самой слазить не хотелось.
Тем временем Юлька вывалила на кровать такую гору вещей, что Люде даже страшно стало - откуда столько всего набралось.
– Слушай, а оно всё нам надо?
– поинтересовалась она у Лёшки.
– Не-а!
– совершенно разгильдяйским тоном проговорил он ей на ухо.
– Ну так чего ж ты голову морочишь?!
Но он только хмыкнул в ответ ей в шею, и Люда поняла, что надо брать руководство в свои руки, а то эти два дурачка до завтра её собирать будут.
– Всё, Лёш, пусти!
– потребовала она, и на этот раз он послушался, хоть и с заметным сожалением.
– Значит так! Берём эту сумку... деньги-кошелёк оставляем... О, беретик! Подай пожалуйста... И гитару ещё возьми!.. Всё!
– пожала она плечами и выпрямилась.
– Можно идти.
И тут она увидела Юлькины глаза - большие голубые глаза с непрошенной слезинкой на ресницах - и всё началось по новой. Были тут и слёзы, и объятия, и прощальные поцелуи - Лёшка еле оторвал её от подруги.