Рыжик
Шрифт:
Молодой человек хмыкнул, сунул бумажку в карман и продолжил развлечение:
– Мине - фьють!
– ралка... Заку - пымц!
– сончик...
___ _______
– Итак, дивчата, тут вы будэтэ ТРУДЫТЫСЬ, - громогласно объявил начальник и остановился в конце коридора (начальник был крут и выражался соответственно). Девчата - блондинистый "ангелочек"
– А... ой, то не смотрите, - смутился начальник, мягко но основательно налегая на "о".
– То одын балбес уже полгода поправыть не может. В общем, не пугайтесь, коллектив у нас хороший, мОлодежи багато, быстро освоитесь.
"Да-а, Юлька освоится..." - Люда заметила краем зрения, как блондиночка кокетливо "стрельнула" своими голубенькими глазками по сторонам, будто выглядывая эту самую "молодёжь". А та уже скромно опустила взгляд и таким ангельским голосочком:
– Спасибо, Михайло Михайлович!
"Ты ещё книксен изобрази..." - скривилась Люда.
– Кхм, - поддержал её мнение начальник и таки открыл "заветную" дверь...
...в которую, как птица в форточку, тут же вылетело:
– ...ВИДЕЛИ ПЕСТРОЦВЕТЫ В ЛОПУШАНКЕ?!!
– Видели-видели...
– буркнул входя Михайло Михайлович.
– Здрастуйтэ товарыщи! Прошу знакомиться - наши новые сотрудницы.
– И рукою пригласил войти совсем оробевших девочек.
Люда даже не поняла, как переступила порог - сознание будто отключилось, и она с размаху влетела в ослепительный, проникающий в самую душу свет. Мгновенная паника резанула сердце и... всё прошло. Она уже стояла на пороге большой комнаты, светлой от бившего в окна Солнца.
"О, господи, чего это я?!"
Люда перевела дыхание и украдкой огляделась. Вся комната была заставлена по периметру столами. За ними сидели сотрудники различной степени древности и внимательно разглядывали новичков. Стены над их головами под потолок были увешаны огромными картами жутко значительной расцветки... Нормальный коллектив. Люда прислушалась к себе, но мимолётная паника больше не возникала. Меж тем, представление продолжалось.
– Юлия Каминская и Людмила Затынко!
– торжественно объявил Михайло Михайлович и неожиданно перешёл на "кавказский": - Камсамолкы, спартсмэнкы, и - вах!
– просто красавицы!
Повисла такая тишина, что казалось, даже Людыны мысленные метания стали слышны окружающим. Под перекрёстными взглядами она почувствовала себя как-то неловко.
– О– о-о, пан Ромцю!
– раздалось сбоку ворчливо-тягучее.
– Бачте, як-то тепер вигляда... комсомольське пдплля, - поднял там указующий перст растрёпанного вида дедок.
– Не-е-ет, шановный [прим.
– "уважаемый"],
– Они марксистки-террористки!
– И с серьёзной миной обратился к виновницам "торжества": - Девушки, мы никому не скажем, но признайтесь, вы читаете под одеялом труды Маркса и Энгельса?
Ни слова не говоря, "подпольщицы и террористки" зарделись алым цветом, с головой выдавая и себя, и всё революционное подполье, которое после развала Союза поднялось за честь страны вредить буржуям - резать факсы, взрывать бигборды...
– Да оставьте детей в покое!
– подошла к ним интеллигентного вида женщина и обняла сразу обоих - ("Будто птица крыльями прикрыла", - мелькнуло ощущение).
– Не обращайте внимания, девочки, - улыбнулась женщина.
– Пойдёмте, мы вам столы выделим. И кстати, - она значительно посмотрела в сторону ленинообразного "пана Ромця".
– Кое-кто обещал убрать свой мотлох.
– Ради Вас, дамы...
– тот кряхтя поднялся и боком протиснулся в промежутке между столами. Стоя он оказался вообще - вылитый Ленин в Октябре. И как тот вождь на субботнике, прям не дожидаясь пролетариата, собственноручно взялся собирать какие-то огромные бумажные плахты, наваленные в углу комнаты. И быть ему погребённым там заживо, если бы не пришли на помощь сначала добрая женщина, а потом и Михайло Михайлович. В шесть рук они скатали рулонами всю кипу, под которой оказалось даже не один, а целых два стола!
– Прошу!
– Ну, от и ладно, - обрадовался начальник поводу смыться.
Но не тут-то было! Женщина оказалась не только доброй, но и хозяйственной:
– Не поняла, Михал Михалыч, а принадлежности?
– Може вы як-то сами?
– безнадёжно заканючил грозный руководитель.
– Так! Начальство!
– Уфф, грабижныки...
– сдался тот, и Люда прониклась к женщине страшенным уважением.
– Нечего-нечего...
– Ладно, сейчас Олежку зловлю и нагружу, - проворчал Михайло Михайлович.
– Должна же и от него быть якаясь-то польза.
При слове "Олежка" Юлька напряглась, затерявшись смущённым взглядом где-то в полу. Но Люда не успела оценить значение этого жеста, потому что тут её взяли под руку... её подвели... её усадили на личное РАБОЧЕЕ МЕСТО. За её собственный РАБОЧИЙ СТОЛ! Наверное, это был обычный однотумбовый стол, уже старенький, давно отработавший своё, с царапинами и дырками от кнопок, но Люда так прониклась уважением к этому заслуженному ветерану, что легонько погладила дерматиновую столешницу: "Привет давай знакомиться..."
...и будто в зеркале увидела...
– себя?
Целый ворох едва уловимых ощущений сквозняком пронёсся в голове. Но едва она попыталась хоть одно из них "уловить", как снова оказалась за столом. Люда вдруг поняла, что, как заведенная, гладит ладонями столешницу, а в душе кристаллизуется, невесть откуда взявшееся чувство благожелательного спокойствия.
"Не поняла? Шо за "выжуты суменя""?
[прим.
– "угрызения совести", но по созвучию - "выбрыки сознания"]
– Гхым...
– выдала она на пробу и, убедившись, что это её собственный голос, подняла растерянный взгляд.
– Кажется, я ему понравилась...