Рыжий: спасти СССР

Гуров Валерий Александрович

Пообедав приготовленной вчера Таней курицей, я, взяв палку финского сервелата, чтобы кумушки на вахте оценили, поехал снова в общежитие.

Впереди только хардкор, но я готов!

Глава 5

— Ты это что, сотрудник, такое приволок? — спросила Ивановна, когда я с выдохом облегчения поставил большую сумку у стола вахтёра.

— Пепси-кола, — невозмутимо ответил я.

— Ты меня прости, сотрудник, а не уссышься — столько пить? —

не преминула задать вопрос и Никитична.

— А я ещё сменные штаны с трусами взял. Так, если случится неожиданность, — не остался я в долгу.

Действительно, я притащил с собой почти двадцать бутылок советской пепси-колы. Я не знаю, как это делает мой отец, талант у него, наверное, такой — умеет доставать любые продукты и большинство дефицитных вещей. Но, что касается пепси-колы, то это, по словам моего родителя, напиток в доме крайне нужный и полезный. Чем именно он полезный, я не знаю. Но мне, человеку из будущего, было намного приятнее пить «Дюшес» и «Буратино». Однако в этом времени «Пепси», если появляется на прилавке, нещадно бьёт вкуснейшие советские газировки.

Что-то я не могу припомнить больше ни одной американской компании, которая смогла бы пробиться на советский рынок и даже открыть здесь собственное производство. В Новороссийске завод по производству пепси-колы работает в три смены, выдаёт до двухсот тысяч бутылок за одну смену. И этого, оказывается, крайне мало. Стоимость одной бутылки — сорок одна копейка, на секундочку, это недешево. А советские напитки стоят почти вдвое дешевле.

— Степан, — ко мне подошёл мужик и протянул ладонь для пожатия.

— Анатолий, — представился и я, пожимая сильную мужскую руку.

Когда кумушки рассказывали мне, с кем придется дежурить в общежитии, я представлял Степана достаточно пожилым человеком. Однако это был мужчина под сорок. Причём, такой сбитый, чуть выше среднего роста, крепыш. Явно мужчина занимается собой. Интересно будет как-нибудь постоять с ним спарринге, пусть не сейчас, не сразу — а когда я в большей степени восстановлю свои прежние навыки. Даже, наверное, те навыки, которыми владел лет до пятидесяти в прошлой жизни.

— Ну что, мальчики, повоюем сегодня? — ударив кулаком в ладонь, будто пришла на бандитскую стрелку, сказала Никитична.

Состроит хмурое лицо — и может сойти за бандитку.

— Что, прямо всё так серьёзно? — спросил я, доставая из сумки дефицитную снедь.

— А кто его знает? На День Победы на верёвке спускали одного за портвейном, так не удержали — и он головой ударился об асфальт. До сих пор все гадают, останется ли дурачком или пойдёт на поправку, — невозмутимым голосом поделилась Ивановна.

— А на Первомай так поупивались, что одному ухо порезали, да не легонько, треть уха оттяпали, — глядя на меня, сказала Никитична.

Это мамзели, наверняка, проверяют

меня на стрессоустойчивость. Может, им рассказать одну из своих историй, когда я недолго работал опером? К примеру, везем мы убитого в пьяной драке, приезжаем по месту назначения, в морг — а трупа и нет, и двери «каблучка» нараспашку. И пошли мы по ночному городу выискивать, где потеряли «пассажира». А он зараза полуголый по городу разгуливает. Просто насвинячился голубчик так, что в кому, видите ли впал… в общем, мда. Всякое бывало.

— Что, и вправду финский сервелат принес? — Ивановна взяла палку колбасы и начала её крутить в руках. — Настоящий?

— Чаю попьём? — спросил я.

— Ивановна, а у тебя чай со слоном ещё есть? — с надеждой спросила Никитична.

— Так утром допили. Только грузинская солома и осталась, — развела руками Ивановна.

— Вы бы хоть предупредили, что у нас пир намечается, так и я что-нибудь принёс бы, — сказал Степан.

— Ага, Степан Сергеевич, давно торпеду зашил? Принёс бы ещё чего, так не детей бы мы сегодня унимали, а тебя, кабана здорового, — заметила Никитична.

— Будет тебе, тётка Оксана. Всё вспоминаешь, а я уже как десять месяцев не пью — и пьющих презираю, — засмущался Степан Сергеевич.

— А ну стой! — неожиданно закричала Ивановна.

Женщина резко подорвалась и пошла навстречу компании из четырёх парней.

— А ну отвернули лапсердаки! — потребовала уже Никитична, между тем, посматривая на Степана, ища в нём поддержку.

Студентики тоже смотрели больше на Степана Сергеевича, хотя бросали косые взгляды и на меня. Я же сперва даже не понял, что такое «лапсердак». Оказалось, что это пиджак. И под ним действительно кое-что имелось — у каждого.

Глаз-алмаз, или же вахтёрши уже на таком опыте, что знают все уловки и ужимки учащихся, пытающихся разжиться горячительным.

— Права не имеете. За всё деньги уплачены, а мне уж двадцать годков стукнуло, — возмутился самый рослый из четырёх парней.

— Пойдёшь на завод, Федька, там и упивайся! Сегодня борьба с алкоголизмом! — сказала Ивановна, наставительно подняв указательный палец кверху.

— Парни, что велено, то и делаем! — безапелляционным тоном сказал Степан Сергеевич.

Нехотя, морщась, злобно зыркая на всех без исключения присутствующих на вахте людей, учащиеся стали выкладывать свои «снаряды».

— Парни, заберете, когда поедите домой. Никто не выпьет. Что сдали, то отвезете. Нельзя пить в общежитии,, но я понимаю, то уплочено, — сказал я максимально примирительно.

— Ладно… Я завтра домой еду, заберу, — сказал на вид самый старший.

— На четверых столько взяли? А после Машке за вами блевоту убирать?! — аж всплеснула руками Никитична.