Рыжий: спасти СССР
Шрифт:
— Ничего, югославская стенка, которую ты ему пообещал, вам нужнее. Обсерится твой уважаемый человек, — отрезал я.
Я думал, что сейчас вспыхнет очередная эскалация «кого мы вырастили», «откуда нахватался слов-то таких», «мы семья приличная», но нет — отец устало опустился на стул. Правда мама из уголка зала посмотрела с укоризной. За возвышенное воспитание: стихи, почитание женщин… Бунин, Пришвин с цветочками и бабочками, — все это ответственность мамы. А тут «обсерится»…
Я посмотрел на нашу стенку. Нет, скорее большой сервант, всего на половину стены, в то время, как югославская будет на всю длину. Так что было бы не
— А не хочешь сам сообщить Дмитрию Николаевичу, что не согласен с его предложением? Ты же взрослый и отвечаешь за свои поступки и решения? — спросил отец.
— Да, я это сделаю. Но не много ли чести для Дмитрия Николаевича?
— Он зам по идеологии!!! — выкрикнул отец.
— Не кричи, сердце прихватит. Понял тебя. Вот прямо сейчас пойду и скажу, что отказываюсь, — сказал я.
— Он может тебе навредить, сынок, — обреченно сказал Борисыч.
— Ну не убьет же? И не посадит… Наверное, — усмехнулся я.
Вот оно — проявление червоточины, что разрасталась и уничтожила Советский Союз. Блат, «Дмитрии Николаевичи»… Не хочу быть должным, не хочу, чтобы фронтовик, сильный человек, коим является мой нынешний отец, прогибался. Даже не под систему, а под мнение всяких «Дмитриев Николаевичей».
Я встал со стула, обошел праздничный стол, улыбнулся, и приобнял отца.
— Спасибо, отец, ты сделал все, что мог, — сказал я.
В ПТУ я собирался идти не просто так. Профтехобразование — это то, за что вся система образования Советского Союза борется последний год. Оказалось, что профтехобразование не выдает достойных специалистов. Назначили, видимо, причину в проблеме снижения производительности труда в СССР. Теперь по телевидению, радио выпускаются программы про птушников, популяризируются разного рода учебные заведения.
Вот и в институт пришла разнарядка с требованием предоставить преподавателей в ПТУ Ленинграда выпускников не по остаточному принципу, а лучших. Вот я и стал лучшим, краснодипломником, когда попал в это тело. Это заметят, ну а остальное зависит от меня. Очевидно, что газеты и телевидение выискивает хоть какие-нибудь сюжеты о ПТУ. И достаточно сделать хоть что-то, чтобы быть замеченным даже наверху.
Отец остался сидеть на стуле, локти упираются в стол, лицо прячется за ладонями. Я не хотел продолжать разговор и пошёл в свою комнату.
— Сын, ты сильно изменился! — напоследок бросила мать, правильно оценив обстановку, что сейчас отец уже выдохся в споре и она может сказать свое мнение, не опасаясь гнева патриарха семьи.
Изменился… в общении с отцом и матерью я выкручивался, как мог, чтобы меньше возникало вопросов и подозрений. Хотя, и с ними крайне редко общаюсь по тем темам которые касаются общего прошлого.
И всё же новое тело — это насмешка надо мной. Ненавижу рыжих, а нынче сам такой! Остается взять лопату и начать мочить дедушек, если следовать знаменитой песенке.
Всё же в этом доме авторитарный режим. А я в нём несистемная оппозиция. Тьфу ты… Какое нечестивое в голову пришло! Еще бы себя либералом назвал!
Последний
Кроме того, был бы все время дома, то возникли вопросы.
— Мама спасибо. Было вкусно, — сказал я и пошёл в свою комнату, чтобы забрать заранее приготовленную сумку.
Вот, неужели в Советском Союзе не могут пошить нормальные спортивные сумки? Великая же страна! У меня она еще нечего, правда купленная у фарцы.
Телефон зазвонил, когда я уже обувал кроссовки, купленные, опять же с рук. Неприятно было обращаться к фарце, но в магазинах не было нормальной спортивной обуви. И приходится выбирать здоровье и удобство. Опять же… шмотки. Страна космос покоряет, первая в атомной энергетике, мощная химическая промышленность… Нужно-то всего-то пошить сумки, джинсы, чуть больше произвести еды. Казалось бы, что все просто, жаль, что сложностей хватает, но нет непреодолимых преград.
— Сын, это тебя! — сказала мама, протягивая мне телефонную трубку и заговорщицки шепнула. — Татьяна.
Вообще, телефон — это епархия, зона ответственности, или даже привилегия, но не мамы. Как правило, трубку брал всегда отец. Для него, наверное, это было своего рода одним из способов контролировать ситуацию в семье и в наших с мамой жизнях. Кроме того, телефон — это престиж. Его нам установили только год назад, и отец считал это одной из своих побед. Ведь очередь на установку даже в Ленинграде могла длиться годы.
Я хотел было уже сказать, что меня нет, но просто понял, что мама не приложила ладонь к трубке, от чего звонивший явно слышал, как ко мне обращаются. Пришлось подойти к телефону. Моё стремление изолироваться от всего внешнего мира и так уже вызывало вопросы у родителей. Буду отказываться от разговоров по телефону, так опять мама заволнуется, еще психиатров вызовет. Она может, мама живет мной и отцом, опекая нас с приставкой «гипер».
Телефон стоял в коридоре. Для массивного черного телефонного аппарата была специально заказана умельцам, вновь через блат, полочка под красное дерево с фигурной резьбой лобзиком по краям. Наверху был царь-телефон, под ним неизменно ручка, даже шариковая, и блокнот, максимально исписанный номерами. А еще там были записи всяких рецептов, дни рождения знакомых, и много чего иного. Так что это не просто телефон на полке — это инфоцентр семьи, наш сервер.
А еще тут было зеркало… Как же не посмотреться, не пощекотать себе нервы и отдать должное юмору тех сил, благодаря которым я тут. Я — хипующий краснодипломник-чувак. Длинные волосы, шальной взгляд, и рыжий… Анатолий Чубайсов, собственной персоны, чтобы его черти жарили на сковороде, а вместо дров были чеки приватизации.
«Ну, что мой враг… Придется из тебя делать другого человека. Ты страну развалил, мне ее нужно сохранить, » — подумал я.
Я, полковник Каледин, немалую часть своей жизни разрабатывал именно Анатолия Чубайсова. Делал это тайно, собирая компромат, даже понимая, что действую в интересах какой-то другой политической группировки, но я знал о своём подопечном если не всё, но почти всё, и люто ненавидел.