С болью в сердце
Шрифт:
Через несколько минут боль утихает.
Идиотка! Нет бы на этикетку заранее посмотреть.
"Газированная морская вода".
Соленая!
Нахрена они мне ее дали?
Боятся, что заболею? Или что?
Ладно, быстрее заживет. Говорят, соль лечит. Не зря же у нас тут, озеро соленое недалеко. Лечебное.
Откидываю голову на стену. Прикрываю глаза.
Я же этого амбала где-то видела.
Вот, только где?
Напрягаю мозг, чтоб вспомнить.
Он сказал — "главный".
Так
Черт!
Вот, почему-то, я не удивлена…
И что ему надо?
Немного выключает.
Проваливаясь в дрему, вижу нас с Колей и Мишей. Мы гуляем в парке. Мишка громко смеется. Коля улыбается, глядя на меня.
Вздрагивая, распахиваю глаза. Уже светает, скоро утро.
Откуда-то издалека доносится детский плач. К груди накатывает тревожный ком. Откуда здесь ребенок?
И опять тихо. Может показалось?
Снова погружаюсь в свой сон. Но мне не дают до конца уснуть, металлический лязг сильно бьет по ушам.
И Астаховский амбал силой заталкивает… Мишу!
— Миша! — кидаюсь к нему.
Услышав мой голос, падает мне в руки. Трясется. И не понятно, от холода или от страха. От всего вместе, наверно.
Заплаканный и холодный.
Ночи еще холодные, а он в одной пижаме.
— Ты как, Миш?
Молчит. И прижимается крепче.
Идиоты! Напугали ребенка.
Глажу его по спине.
— Эй! Дайте одеяло! Холодно!
Не хватало еще воспаление легких подхватить.
Кидают нам какую-то куртку. Пахнет мазутом. Спасибо и за это. Укрываю нас. В основном, Мишку.
Успокаивается и засыпает. Как-то быстро. Подозрительно…
Мне не послышалось, ребенок плакал. Миша. Они ему успокоительное вкололи? Уроды!
Коля! Я не представляю, как тебе тяжело сейчас. Но если ты услышишь меня, хочу тебе сказать: "С Мишей все хорошо! Я не дам его в обиду! И он твой, и ни чей больше!"
Немного всхлипывает во сне. А я подпрыгиваю от каждого вздоха.
А уже утро. И солнышко потихоньку начинает пригревать. Чуть теплее.
Снова грохает эта гребаная дверь.
— Вставай, пошли… — приказным тоном, еще один амбал. Другой. С шевелюрой. А тот лысый был, и неприятный.
— Куда?
— Увидишь!
Аккуратно укладываю Мишку и встаю. Закрывает за мной дверь.
— Эй! А как же Мишка? — оглядываюсь. — Он проснется один, испугается. Оставьте дверь открытой. Никуда он не убежит.
— Слышь, умница! А если он поранится? — подталкивая меня в спину.
А, да. Не подумала. Идиотка!
А вот он, не совсем потерянный человек.
Ай!
Ауч!
Да что ж такое!
Спотыкаясь и подгибая ноги.
Сплошные камни, а я босиком в одних носках. Больничные тапочки куда-то делись.
Оказывается, это вовсе не подвал.
Краем глаза замечаю, вдалеке газовые факелы. Я знаю, где мы. Недалеко от газзавода. Но как сообщить папе? Надо пораскинуть мозгами.
О, этот лысый. Указывает мне на стул, присаживаюсь.
— Присмотрите за Мишей, пожалуйста… — прошу, того что с шевелюрой.
Молча кивает. Выходит.
А этот пристегивает меня наручниками за спиной.
Слышу как за спиной паркуется машина. Оглядываюсь.
Астахов, черт его дери.
Счастливый, гад…
— Ну, здравствуй, Сандра… — подходит ближе.
— Не могу пожелать вам того же, Геннадий Егорович…
— Зачем ты ее привязал, идиот? Куда она денется? — обращается к своему холопу.
— Да, она дикая! На людей бросается! — жалуется тот.
— Ты, что ль, человек? — обращаюсь к нему. — Если бы вели себя как люди, то и я бы не кидалась…
— Развяжи… — Астахов, улыбаясь.
Снимает наручники. Растираю запястья.
Смотрю на него. Сейчас выглядит спокойным. А все потому, что он всё контролирует и ему все подчиняются. Но скоро все изменится, можешь не сомневаться.
— Ну, и зачем я здесь? — закидываю ногу на ногу, а руки складываю в замок на затылке.
Я буду в позиции превосходства. А ты — стой.
— Ты — стимул для отца!
— Какой еще стимул?
— Твой отец, когда закрывал свой бизнес, прибрал к рукам чужие деньги. Большие деньги. И по-хорошему отдавать их не хочет, теперь будет по-плохому…
— Какие деньги? — смеюсь в голос. — У него все конфисковали. Еле-еле в плюс вышел, а сейчас у него легальный бизнес и он его законно поднимал…
— Эх, наивная, ты девочка… У него миллионы припрятаны, можно сказать, что он их у влиятельных людей из-под носа увел. Договариваться не хотел. Пришлось идти на крайние меры…
— Ну, ладно, со мной понятно. А причем здесь ребенок?
— А это мотивация для Ситникова, убедить твоего отца…
До чего же странный человек…
— А школа моя вам, с вашими влиятельными людьми, нафига? Других помещений не было?
Надо как можно больше у него выведать.
Себя нахваливает…
И выкладывает все…
— Глупенькая! Это же специально, подбираемся к тебе, а твой отец идет на наши условия…
— Твой план, да?
— Да! — гордо заявляет.
— Гениальный, ничего не скажешь… — язвительно.
Он не странный. Он больной! И вид у него такой же.
Был же, более-менее, адекватным.
Или он немного не в себе? Или много?
Мне кажется, ему пора к его отцу. В больничку.
Интересно, это у них с рождения? Или проявляется в сознательном возрасте?