С Корниловским конным
Шрифт:
— Спасибо, орлы, за победоносную атаку! — громко выкрикнул Бабиев, подскакав к полку и остановив своего коня. Он был один, без штаба. Штаб, видимо, уже подсчитывал число пленных.
Поблагодарил полк, а сам, как мне показалось, как-то недоброжелательно и ревниво посмотрел на трофеи. И не взглянул на меня, и ни слова командиру тех, кто это сделал... Я был удивлен и обижен. «Что с ним? — думаю я. — Боевая ревность? Что это не он вел полк?»
И в довершение всего этого, словно чтобы полк не участвовал в приятном осознании своей победы, — он резко, досадливо приказывает мне с полком преследовать отскочившую на северо-запад конницу красных, численностью приблизительно в 150 коней — видимо, «дивизийную
1-я и 6-я сотни вернулись после боя без своих сотенных командиров. Чувствовались сильные потери в конском составе, так как полк, как-то очень заметно, поредел. Потом уже подсчитали, что из строя выбыло убитыми и ранеными до 50 казаков и до четверти состава лошадей. Для полка в двести с
лишним шашек в строю, без пулеметной команды — это были очень большие потери.
Собрав все сотни и тут же назначив новых командиров сотен вместо выбывших из строя, — широкой рысью двинулся на северо-запад, оставив Бабиеву подсчитывать трофеи полка и чинить суд и расправу. Кроме тринадцати пулеметов, захваченных в этой атаке, все трофеи полка были оставлены на месте, и каковы они были — мы потом и не поинтересовались. В Корниловском полку была гордая чистота. И после двух атак на Маныче, где была захвачена пехота красных, — полк продолжал скакать вперед, даже и не поинтересовавшись точной численностью пленных. Но полк был счастлив тем, что имел теперь 25 действующих пулеметов и массу патронов к ним и к винтовкам. Опытный и распорядительный начальник пулеметной команды есаул Мартыненко сразу же нашел в сотнях необходимых казаков к ним, и командиры сотен с удовольствием отпустили своих казаков к нему.
Пройдя на запад версты две, полк уперся в топкую заводь, через которую пролегала узкая земляная гребелька для движения в один конь, да и та развалившаяся. Дальше тянулась водяная полынья «озеро Голое». Спешенная конная группа, переправившись здесь, заняла ближайшие бугорки. Я нашел, что незачем полку переправляться, нести ненужные потери, так как к вечеру красные все равно уйдут дальше. Да и казакам надо дать отдых. Одна спешенная сотня вела с ними совершенно незначительную перестрелку, а остальные сотни, расбросавшись, — в поводу пасли своих лошадей подножным кормом. Казаки же закусывали тем, что у кого было в сумах. Надо было подсчитать потери после столь кровавой атаки. К тому же — всем приятно было быть вдали от глаз высшего начальства и отдохнуть после ночного похода и бессонной ночи.
В атаке что-то «дернуло» меня в левое плечо. Тогда я не обратил на это внимания. Теперь я почувствовал неприятный зуд в плече. Ночь и утро были холодные. Все казаки и офицеры были в кожухах. На мне, нараспашку, шуба-черкеска. Сняв ее, черкеску, бешмет, рубаху — обнаружил под ними кровь. Оказывается, пуля чиркнула в мякоть плеча ниже ключицы, кровь уже высохла и «мулила» рану. Полкового врача Александрова не было с нами. Фельдшер продезинфицировал рану спиртом, наложил пластырь, и все обошлось благополучно.
В штабе дивизии, видимо, забыли о нас. Красные отошли от гребли куда-то на запад. Не получая приказания — с сумерками, собрав полк, двинулся на ночлег в Кормовое, где явился к Бабиеву и доложил о потерях полка. Он был очень доволен атакой полка и сообщил, что была захвачена в плен полностью 32-я красная пехотная дивизия, свыше двух тысяч штыков, четыре полевых орудия и 13 пулеметов на тачанках. Бабиев очень сожалел о сильных потерях полка. Когда я доложил о своем ранении — он, как мне показалось, завистливо посмотрел на меня, но поздравил и пожал руку, когда я сказал, что останусь в строю. Это было четвертое ранение в храбром Корниловском полку.
Генерал Деникин в своем труде (Очерки Русской Смуты, т. 5, стр. 83) написал следующее: «В боях у сел Приютное, Ремонтное и станица Граббевская — Улагай разгромил до основания всю Степную группу красных 10-й красной армии, взяв в плен шесть полков 32-й пехотной стрелковой дивизии, штабы, обозы, свыше 30 орудий».
Читая воспоминания генералов Деникина и Врангеля о тех боях, где участвовал наш полк, вначале в 1-й Конной, а потом в 3-й Кубанской казачьей дивизии, находишь многие неточности. В данном случае, главный и самый удачный бой не корпуса генерала Улагая, а только трех полков 3-й дивизии генерала Бабиева, а еще точнее — одного Корниловского полка, силой чуть больше двухсот шашек — разыгрался у села Кормового Астраханской губернии. И здесь именно была захвачена в плен 32-я пехотная стрелковая дивизия красных. Полку неизвестно, что было захвачено в конной атаке между Астраханским мостом через Маныч и селом Приютным 21 апреля. Под селом Ремонтным совсем не было боя, и дивизия вошла в него, нигде не обнаружив противника. Под станицей Граббевской, как пишет сам ге-
нерал Деникин, у Улагая был бой «с шестью полками лучшей конницы Думенко». О пехоте же ничего не сказано, значит, ее там не было. Ничего не сказано о числе захваченных пулеметов, но слишком сгущена цифра захваченных орудий. Все это получается оттого, что старшие начальники «обобщают» успех боя и в своих донесениях указывают, что — «захватил корпус, или дивизия — столько-то», когда в дей-стительности это сделал какой-либо полк в отдельности.
Еще один случай с Бабиевым
Утром 26 апреля дивизия Бабиева выступила дальше в глубь Астраханских степей. Так было приятно идти победно вперед. Стояла дивная погода. Кругом тишина. Вся степь покрыта свежей травой. Вся природа улыбалась казакам. Красные же как в воду канули. До следующего села Крестового, на северо-восток от Кормового — полки не встретили противника и остановились в нем на ночлег. На завтра объявлена в нем дневка. Село богатое, раскинуто в лощине.
Под вечер второго дня, как часто я делал на других стоянках полка, — без вестового выехал за село «промять» свою кобылицу и «наломать» в манежной езде.
Вернувшись домой — я не нашел ни одного офицера при штабе полка. Дежурный по полку офицер доложил, что генерал Бабиев вызвал за село всех офицеров, вахмистров и взводных урядников «на угощение за позавчерашнюю атаку». Услышав это, я почувствовал, что во мне словно «остановилась кровь», и я побледнел.
— Как же это офицеры уехали без моего разрешения? — строго спросил дежурного по полку офицера, но он ничего не мог мне объяснить, сознавая сам всю эту ненормальность.
«Почему он, дежурный по полку офицер, не послал конных казаков разыскать меня?.. Ведь я был только за окраиной села! Мы находимся в боевой обстановке! Всегда можно ожидать нападения красных, и полк остался без своих начальников, вплоть до взводных урядников!» — строго читаю я ему уже ненужную мораль за воинское преступление, сделанное им. Но он, сознавая все это, вновь доложил,
что — «приказал сам лично Бабиев и... как же можно было ослушаться начальника дивизии?»
— В какую сторону уехали офицеры? — спросил его коротко и, не слезая с лошади, один, без вестового, поскакал в ту сторону, куда уехал Бабиев, «чтобы угостить офицеров за молодецкую атаку полка 27 апреля».
Я скакал так, как скачет человек, у которого может случиться большое несчастье, которого надо избежать и которое может быть предотвращено только личным вмешательством, присутствием.