С Корниловским конным
Шрифт:
Разоружать свои же русские пехотные части! А если кавалерия и казаки не захотят? А если пехота по нас откроет огонь, то что делать? Вопрос был очень острый. Мы боялись провокации, чтобы опять не накликать на казаков оскорбительных кличек — усмирители, опричники...
В полки прибыли делегаты из штаба Северо-Западного фронта и внушали казакам — «не бояться». Казаки соглашались «выступить», но при условии, что с ними будут участвовать в разоружении и «солдатские части». Делегаты заверили, что для этого составлен специальный отряд из всех родов оружия и, кроме того, будут самокатчики и броневики. Договорились. Миссия была, конечно, неприятная, но казакам было еще указано, что если они откажутся заставить пехоту сидеть в окопах, —
Этот аргумент был довлеющим для казаков. К тому же политический комиссар, поручик-сапер и юрист по образованию Станкевич был партийный товарищ главы Временного правительства Керенского, т. е. — как распоряжение, так и выполнение, поручено из левых политически кругов, поэтому никто не может подумать о каком-то контрреволюционном выступлении казаков. Это казаков успокоило.
По диспозиции — с вечера все полки корпуса заняли исходное положение и с утра двинулись с двух сторон по продольному протяжению линии окопов. Это был резервный ряд окопов, тянувшийся в восьми верстах западнее Двин-ска. С северной стороны, широкой рысью, головным шел наш полк. Впереди, рассыпанным двухшереножным строем шла 2-я сотня с командиром полка полковником Косино-вым. С противоположной стороны, с юга, по широкому ровному полю верст на пять от кавказцев, так же рассыпанным строем и широкой рысью шел полк драгун на серых одномастных лошадях, что чаровало глаз красивой конной воинской баталией.
Поручиком Станкевичем было заранее передано пехотным частям в окопах, что при приближении конницы всем выйти из окопов без винтовок, что и было выполнено. Станкевич тут же приказал офицерам пехоты немедленно же выделить «зачинщиков». На наше удивление — офицеры очень активно и строго по-военному стали выделять подобных. Тут же многие солдаты заискивающе докладывали своим офицерам, что они «никогда» не отказывались воевать и всегда были послушными солдатами. Наши казаки смотрят на все это, смеются и радуются тому, что все обошлось безболезненно, на что было потрачено так много уговаривающих их трескучих слов.
Еще одна деталь бросилась в глаза: все офицеры пехоты были в малых чинах, но были активны и воински подтянуты.
Всех выделенных солдат препроводили в Двинск и поместили в «интендантский городок». Это был небольшой квартал в городе, обнесенный толстой и высокой, сажени в три, кирпичной стеной с массивными решетчатыми железными воротами на восток. Всех задержанных было около девяти тысяч солдат. Наш полк остановился перед воротами, ожидая комиссара Станкевича. Здесь же была и одна рота «самокатчиков», свыше ста человек, на велосипедах. Политическое настроение их было твердое, за продолжение войны. Все солдаты этой специальной роты были люди хорошо грамотные и с интеллигентным оттенком.
Прибыл Станкевич. Увидев его, изолированные в городок солдаты подняли неимоверный шум, требуя освобождения. Станкевич — небольшого роста, загорелый, на вид самый обыкновенный пехотный офицер военного времени, но университетский значок на обыкновенной гимнастерке защитного цвета и его внешнее спокойствие — вызвали среди офицеров нашего полка уважение.
Изолированные солдаты грубо и резко требовали его войти к ним и дать объяснение, — за что они арестованы? Станкевич медлил с ответом и чего-то ждал. Но вот подошел броневик. Из него быстро выскочил молодой офицер, взял под козырек перед Станкевичем и доложил ему, что он прибыл в его распоряжение, которое выполнит немедленно же и точно. Мы переглянулись. Станкевич приказал открыть ворота. Во двор с гудением вошел броневик. За ним шли Станкевич, наш командир полка и старшие офицеры. За нами самокатчики, вооруженные винтовками. Толпа сразу же замолкла, и Станкевич, от имени Российского Временного правительства, возглавляемого «Александром Федоровичем Керенскими (так он подчеркнул), — потребовал от них подчинения свои офицерам для продолжения войны до победного конца в
Войска уведены. От нашего полка приказано было нести внешнюю охрану их, силою в одну сотню, сменяясь ежедневно. Первой для охраны была назначена моя 2-я сотня. По распоряжению нашего командира полка полковника Ко-синова, два взвода казаков, по полувзводно, заняли все четыре угла этого «интендантского городка», а два взвода оставались в обширной сторожке перед единственными воротами на восток.
Вначале все было тихо и спокойно. Но едва хвост колонны нашего полка скрылся в лесу, отстоявшем в трех-четырех верстах, как звериный рев многотысячной толпы обрушился на казаков. Я быстро выстроил свою резервную полусотню в пешем строю, готовясь ко всяким случайностям. Лошади сотни стояли на коновязи позади сторожки, так же с охраной.
Рев солдат, с площадной, «многоэтажной», бранью, с оскорбительными эпитетами по адресу казаков усиливался. Солдаты, с внутренней стороны взобравшись на стену, грозили спрыгнуть вниз и расправиться с казаками. Хотя и безоружных, — но их было около девяти тысяч, нас же, казаков сотни — немного более ста человек, отбросив наряд при лошадях.
Мы чувствовали и понимали, что при их настырности они действительно могут нас «смять»... и хотя комиссаром Станкевичем приказано было в случае необходимости открыть огонь по бунтовщикам, но я знал, что в настоящее неспокойное революционное время — это нелегко сделать. Да и послушаются ли казаки «открыть огонь по своим»? Лица казаков моей резервной полусотни были бледны. Бледны были лица у взводных урядников — Федорова и Толстова — людей умных, авторитетных среди казаков и явных «контрреволюционеров».
Вдруг из строя, из задней шеренги, слышу нервное, громкое:
— Чиво ж Вы нас тут держите? Они нас разорвут на куски?
— Ах, этак твою мать! — выкрикнул я неизвестному казаку и командую. — Смирно! Не разговаривать в строю! И слушать только мою команду!
А сам быстро иду вдоль строя, вглядываюсь в лица казаков и выкрикиваю:
— Кто сказал?.. Кто испугался?
Все казаки молчат, затаив дыхание. Это был тяжелый и страшный момент.
Самые молодые казаки в полку были прихода в Мерв в январе 1914 г. Следовательно, они прослужили в полку более трех лет, из коих на войне пробыли около трех лет. Казаки же прихода в полк 1911 г. — прослужили в нем свыше шести лет. Устав все учили и службу знают. И вот — строевая команда — взяла верх и над низменностью человеческой души, и над революционными завоеваниями «прав солдата». Это был очень характерный психологический момент.
И только что успокоил свою резервную полусотню, как вижу — с дальнего от нас угла один полувзвод казаков, бросив свой пост, быстро бежит к нам без всякого строя. Со стен солдаты бросают в них кирпичи, камни и гулкое насмешливое улюлюкивание.
«Ну... конец!» — пронеслась страшная мысль в голове. Оставив полусотню хорунжему Трубицыну, своему младшему офицеру, пожилому человеку из урядников 3-го Кавказского полка, но с полною надеждою на взводных урядников и вахмистра сотни подхорунжего Митрофанова, — бегу им навстречу. Впереди всех, с перекошенным от страха лицом, но с винтовкою в руках — сломя голову бежит казак Козьминов. Выхватив из ножен шашку, кричу-коман-дую ему:
— Стой! Стой! — кричу я сгоряча с грубой руганью.
Казак тяжело дышит, но остановился. Вижу, впереди
своих казаков бежит сам взводный урядник Копанев, с бледным от страха лицом. Копанев был умный, серьезный и очень авторитетный среди казаков.
— Копанев! И Вы тоже?! — бросаю ему. —Восстановите порядок и — назад! — кричу ему.
— Ды... господин подъесаул... они же нас сомнут! Не стрелять же по своим? — растерянно бросает он.
— Зарядить винтовки и — за мной! — командую всем.