С крыла на крыло
Шрифт:
Тот, кого мы судим, ведь думал о другом. Очевидно, он хотел показать нам свое искусство, отчаянную храбрость и волю. Впереди он видел лишь петли - моток из сотен петель, не думая, что на иной моток и жизни не хватит, чтобы распутать.
Пенсне блеснуло, Уншлихт посмотрел всем нам в глаза.
- Хочу предложить почтенному Совету дать возможность Молчанову исправиться. Доверьте ему, дайте работу. Мне сказали, что он способен конструировать. Будем надеяться, что на следующем слете он проявит себя иначе. Думаю,
Уншлихт сел.
Все мы - парители и Совет из старших - выслушали его с волнением. Как предлагал Уншлихт, Совет так и решил.
Бывает: рядили будто все, а прав все же один. Дальше с Артемом пошло, как и предполагал Уншлихт.
Молчанову дали работу в отъезд. В Новосибирске он стал учить летать. На следующий слет сумел привезти в Коктебель новый планер. Достаточно было разок взглянуть на него в полете, и никаких сомнений: "дитя родное", его конструкция. В "папу" пошло - ни дать ни взять. Угловатый какой-то, не очень-то красивый. К планеру откуда ни возьмись сразу прилипла кличка: "Аэрокирпич".
Артем на это смеялся, чудно так: Гы!.. Гы!.. А сам, чуть подует подходящий ветер, тут же в воздух. Посмотришь вверх - "кирпич" в полете. Страсть как Артем любил летать!.. Как говорится, хлебом не корми.
Еще, должно быть, через пару лет кто-то, приехав из Сибири, рассказывал:
- "Молчан рвет когти" в акробатических полетах. Летает на спине; перевернутый штопор проделал...
Замечу, кстати, штопор такой на планере еще никто никогда до него не делал.
Перед войной все мы как-то разбрелись. Часть из нас подалась в большую авиацию...
И вот в 1940 году в одну из военных летных школ приехала комиссия ВВС. Инспекция, как это бывает.
Полковник Минов, инспектор ВВС, обходил вместе со всеми строй курсантов школы. Увидел весьма памятное лицо. Сомнений не было - Молчанов! В ответ на улыбку Минова тот только покраснел.
Генерал, начальник школы, спросил Минова:
- Леонид Григорьевич, вам знаком этот курсант?
- Да, товарищ генерал. Нас связывает с ним история.
- Даже так? Очень любопытно...
Минов улыбнулся.
- Встречались мы на слетах. Молчанов. Как его успехи, товарищ генерал?
- Да, да, Артем Молчанов. Представьте, один из лучших. Отменно летает - будет прекрасный истребитель!
Минов просветлел.
Позже ему передали записку. Писал Молчанов, просил принять по личному вопросу. Минов ответил: в одиннадцать.
- Разрешите?
- Да. Здравствуйте, Артем. Садитесь.
- Прошу вас,
- Вот те на! Все забыто, Артем, давно; теперь важно, что нынче.
- Спасибо. Еще хочу просить вас... Не рассказывайте, пожалуйста, ту историю.
- А почему, Артем?
- Сейчас мне и самому стыдно об этом вспомнить.
- Чего бояться? Вы на хорошем счету.
- Я стараюсь. И не хотел бы испортить вид. Не все расценят одинаково тот летный день.
- Хорошо, Артем. Я обещаю вам.
Они тепло простились. Как оказалось, навсегда.
В конце войны случайно я узнал: Артем отважно дрался, сбил на своем истребителе много фашистских самолетов.
Особенно он отличился в боях на Курской дуге. Разумеется, владел прекрасно искусством пилотажа, таким важным в воздушных схватках... Но однажды друзья склонили головы...
Рука Артема больше не взяла ручку на себя.
Я еще застал то время, когда на летчиков в трамвае смотрели с улыбкой... восхищения, что ли?
Обыкновенно они не проходили в вагон - стояли в тамбуре. Зимой в кожаных регланах, в длиннющих фетровых бурках, завернутых, как мушкетерские ботфорты. Возможно, щадили пассажиров - регланы летчиков крепко пахли горелым авиамаслом.
Вот только нам, мальчишкам, запах "жареной" касторки - черт знает что!
– будто аромат самого неба!
"Настоящий летчик" - на рукаве парчовая эмблема: серебристые крылышки, кинжалы крест-накрест и красная звездочка в центре.
Да, летчик, никто другой.
С рекламной тумбы, с плаката - в шлеме и в очках на лбу, как перед боевым полетом, он кричал прохожему, ткнув в него пальцем: "Что ты сделал для воздушного флота?"
Прохожий думал: "Неловко как-то... Ведь всего целковый; нужно в получку отложить".
Зато потом, в солнечный день 2 мая, отзывчивых пригласили на Ходынку на большой праздник передачи эскадрилий военным летчикам.
Собственно, так и родилась традиция авиационных праздников. Активистов в эти дни даже катали над Москвой.
Моему отцу достался как раз такой билет. Отец скрыл от матери, от нас, детей, свое счастье: лететь было страшновато, но еще больше опасался, что мать станет умолять, упрашивать отдать билет кому-нибудь другому, чтобы только не лететь самому.
Отец исчез рано утром, не сказав ни слова. Не спал, поди, всю ночь. А вечером пришел такой сияющий, что я его, пожалуй, таким уже больше и не видел.
Он долго потом рассказывал о "воздушных ямах", о "букашках"-людях с "огромной пятисотметровой высоты". И всю жизнь не забывал десятиминутный свой крылатый "сон".