С крыла на крыло
Шрифт:
Становилось ясно: в "кроватной мастерской" Яковлева дела идут получше, чем в подвале Грибовского на углу Садовой и Орликова переулка.
Оба конструктора тоже начинали с планеров, с Коктебеля. Грибовский - летчик с жилкой художника. Яковлев - конструктор, организатор, эстет. И вот последний берет верх.
Возле самолета "Сталь-пять" Яков Давыдович Мошковский, как всегда, шумный, веселый, напутствует парашютисток. Те садятся в самолет. На каждой по два ранца парашютов, а в левой
Лица их... Да что там говорить: хоть спички зажигай!
Яков Давыдович суетится, все поправляет на девчонках парашютные лямки. И, уже просунувшись в полуоткрытую дверь самолета, куда они забрались на места, он что-то напоминает им; те кивают, улыбаются. Потом не выдержал - таков Мошковский:
- Да, "зажигалки", секундочку... В Одессе покупатель парашюта спрашивает продавца: "Скажите, а если не раскроется?.." - "Не беспокойтесь, наша фирма дает гарантию, - расплылся продавец.
– А в случае чего... приходите: всегда обменим!"
Девушки смеются. Летчик запускает мотор. Мошковский захлопывает дверь и, прихрамывая, бежит к другой группе. Надо все проверить, дать совет, вызвать улыбку.
Сам он сегодня не прыгает. Ему вечно не везет. Что делать: переломы не успевают как следует срастись.
В небе парашютисты.
Головы гостей повернуты на север. Там, над деревней Тушино, хлопают парашюты.
Гнет ли самолет вираж, ревет ли, дыбом ли лезет на петлю - глядь: черный комок! Все машинально кланяются ему чуть-чуть, провожая тревожными глазами. Три... пять секунд... И хлоп! Медузой - радостный, прозрачный купол.
Все в порядке!
Четыре девушки, оставив на траве красно-сине-желтые парашюты, бросились с букетами цветов к правительству, крича приветствия, и все зааплодировали им.
- А где же пятая?
Те смутились, замешкались немного. Одна нашлась:
- Она уронила свой букет... Постеснялась подойти...
- Это ничего, что уронила. Пусть подойдет.
Парашютисты забегали. Суматоху, растерянность трудно упрятать. Что делать?.. Парашютистка, неловко приземлившись, вывихнула ногу.
Попытались выиграть время.
Всех пригласили к стендам военного изобретателя Павла Гроховского. Известнейший был в то время человек.
На стенде было лишь несколько из ста четырнадцати его патентов. Приспособления для выброски людей и грузов с парашютами и без оных. Еще всякие любопытные штуки - вроде сдвоенных планеров-истребителей, надувных резиновых планеров.
Желающий мог тут же вознестись вертикальным потоком вверх метров на двадцать, попарить немного над стендом Гроховского на парашюте.
Этот одержимый изобретатель был к тому же чертовски смел. Все изобретенное старался испытать сам. Испытание своего "аэробуса" не
Представьте толстый отсек крыла. В него "упаковывают", как в коробку эклеры, отделение бойцов. И эту штуку сбрасывают с бреющего полота без парашюта. По идее она должна плавно приземлиться, срикошетировать. Но кто же попробует первым на себе?.. Конечно, сам Гроховский.
Рядом с ним в ячейке был привязан еще такой же, по выражению Яши Мошковского, "насмерть сумасшедший" приятель Гроховского, его коллега.
С тяжелого бомбардировщика их "уронили" на скорости около ста семидесяти километров в час. "Аэробус" сделал несколько гигантских прыжков лягушкой и прилег недвижно... Долго еще дымилась вокруг пыль.
Когда их извлекли, Гроховский держался за голову. Он немного разбил лоб, но смеялся. "Вот это, я понимаю, черт подери, бобслей!
– как он выразился.
– О-о-о-о!" Приятель тоже отделался ушибами.
Я спросил как-то Минова:
- Леонид Григорьевич, вы ведь его хорошо знали, действительно ли он был так одарен?
- Вне всякого сомнения, - ответил Минов.
– Знаний, правда, у него было маловато. Самоучка.
Осмотр техники продолжался.
Члены правительства стали обходить планеры и самолеты.
Подошли к тому самому тонкокрылому, изящному рекордному планеру "Иосиф Уишлихт".
Конструктор Ивенсен, проектируя кабину своего планера, видел перед собой Хапова. Так бывает в творчестве композиторов - опера создается для конкретного певца.
Сталин был серьезен. Бросался в глаза его невысокий рост, зеленый картуз с таким же матерчатым козырьком. Воротник поднят, серое летнее пальто.
Накрапывал дождь.
Возле планера стоял самый высокий наш планерист, сдатчик планерного завода Володя Малюгин. Сталин, обратив внимание на двухметровый рост, спросил:
- Вы тоже планерист?
- Да, товарищ Сталин.
- Тогда сядьте, пожалуйста, в этот планер.
Володя стал забираться. Но поместиться в кабине, естественно, не мог, плечи и голова его торчали наружу.
- А ну, закройте его фонарем, - сказал Сталин.
Планерист опять попытался съежиться, но фонарь не закрывался на четверть по крайней мере.
Сталин рассмеялся.
- А говорите, вы планерист. Какой же вы планерист, если не помещаетесь в кабине?
Он смеялся, чуть покашливая и попыхивая трубкой.
Кто-то из присутствовавших захохотал. Другим было неловко.
Потом все двинулись к скамьям фотографироваться.
Сталин сел в центре, рядом Ворошилов. Планеристы расположились группой сзади. Сталин сделал знак конструктору Яковлеву. Александр Сергеевич стоял в толпе и не сразу понял, кого зовет к себе Сталин.