с любовью, Смерть
Шрифт:
Змеей он все сильнее сдавливал горло, рассыпал мириады звезд вокруг, заставлял вращаться их бешеным калейдоскопом, утягивая в колючую пустоту.
— Вы могли меня спасти, — еще не забытый голос прозвучал слишком близко. — Могли ведь.
Калейдоскоп вновь перевернулся, меняя созвездия, позволяя звучать другим голосам, из пустоты выпуская когтистые лапы, желающие разорвать меня на части…
…серебряный росчерк — и черное полотно распалось двумя бесполезными тряпками к моим ногам.
И я падала… из холодной бездны отчаяния
Калейдоскоп рассыпался. Очертания квартиры вернулись на свои места, размытый силуэт превратился в Рана, стоящего рядом со мной на коленях… и этого хватило мне в тот миг, чтобы разлететься порванной струной, заскулить, неровно качнуться из стороны в сторону и, упав лицом ему в колени, разрыдаться в голос.
…я не помню ни слова из тех, что бормотала, запомнила лишь, как напарник убрал волосы с моего лица и замер в ожидании финала, не разжимая тиски пальцев на моих плечах. Не нес какую-нибудь "якобы успокаивающую чушь", просто всем своим существованием давал понять мне, что он здесь, что он меня не оставит.
Наружу изливалась вся боль и страх, все, что должно было вырваться на волю еще после смерти Лиама, все, что я так умело прятала эти дни. Эти месяцы. Все это время.
И я ненавидела себя за эту слабость. Ненавидела себя за то, что вою, уткнувшись кому-то в колени. Вою, потому что плакать разучилась. Или потому что не умела никогда. Сколько себя помню…
Все смешалось. Воспоминания, мысли, чувства, старые, новые вращались в моем сознании, точно в центрифуге, оживая, снова растворяясь и — никак не складываясь в цельную картину.
Голова разламывалась.
…и две камеры, следовавшие за нами всю дорогу, сейчас передают это на большие экраны.
Как же это унизительно.
— Что ты видела?
— Лиама. Всех, кого мы забрали… наверное. Они говорили со мной. Проклинали. Там все пропитано их ненавистью.
— Там — это где?
— В их мире. Или… Я не знаю. Я просто не знаю.
— В твоем подсознании, Арис. Это испытание такое идиотское. Поэтому я уже решил, кто уйдет домой без головы за то, что подверг тебя этому.
— А камеры… — Я не поднималась с колен. Не хватало еще после истерики засветить зареванную физиономию крупным планом.
— Я их разбил. Сразу же. Никто ничего не увидит. И я сделаю вид, что не видел, если пожелаешь.
— Но если… Если это мое подсознание, то почему Лиам…
— Потому что ты слишком долго держалась. Его смерть для нас не прошла бесследно, а ты не могла позволить себе даже самую жалкую лишнюю эмоцию. Мы оба виним себя в этом. И с этим как-то нужно жить. Идем. Наше испытание окончено.
— Но… — я нехотя оторвалась от его колен. — Это ведь только восьмой этаж…
— Если это только восьмой — я не хочу знать, что с тобой может произойти на девятом. И мы остались без камер. Так что есть предположение, что все равно остальные души не зачтутся. И нам еще нужно тебя хоть немного в порядок привести.
— Все
— Если хочешь знать, то я на первом испытании со своим гримом выглядел чуть хуже. Надеюсь, тебя это утешит.
— Очень.
— Замри.
Ран встал передо мной на одно колено и сосредоточенно, прикусив язык, принялся приводить мое лицо в человеческий вид. Стер размазавшееся. Размазал стершееся. Кончиками пальцев расправил пряди волос убрав часть за уши, часть вернув в хвост. Критически оглядел результат и заключил:
— Ну все. Снова звезда.
— Спасибо. — Я все еще мелко дрожала, но вернувшаяся ясность мыслей несколько успокаивала.
— Все для тебя, моя леди, — улыбнулся Ран.
— Я имела в виду… Вообще спасибо. За все.
Напарник приобняв меня, притянул к себе и поцеловал в висок.
— За что, прости? Запамятовал.
— За… что? — хотела было возмутиться я, но вместо этого выдохнула и припала щекой к его плечу. Ну конечно, он ничего не видел, ничего не слышал, никому не скажет. И никогда мне об этом не напомнит.
И за это я была ему неописуемо благодарна.
На выходе нас все же встречали аплодисменты.
Один из наблюдателей подошел к нам с улыбкой от уха до уха, так неестественно натянутой на лицо, что казалось, у него сейчас либо зубы раскрошатся, либо уголки губ поползут дальше и встретятся на затылке.
— Поздравляю, вы вернулись вторыми. Окончательные итоги будут объявлены на церемонии награждения, так что у вас есть около часа, чтобы привестись в торжественный вид и… что с камерами?
— Разбились. По несчастливой случайности. А простите, — Ран был пугающе вежлив, — не подскажете ли, кому мне стоит пожать… руку за такие прекрасные, реалистичные спецэффекты?
— Вам эта честь представится все на той же церемонии. А теперь извините, я должен вернуться к работе.
— На церемонии, значит. — Напарник неприятно хрустнул костяшками пальцев. — Хорошо. Салютом больше — салютом меньше. У меня сегодня как раз еще назначена деловая беседа с господином Аттосом.
— Ран, — попыталась проговорить я укоризненно, но вышло, скорее, испуганно. — Не дури.
— Где же этот голос разума спал, когда надо было до наших "коллег" достучаться? — показательно вздохнул приятель. — Не переживай, все будет тихо. И без свидетелей. И может быть, они смогут уйти домой сами.
…и кажется, мне только что оставили всего два варианта: либо проследить, чтобы действительно было без свидетелей, либо подержать им зажатыми рты, чтобы действительно все было тихо.
Со сцены истошно голосил Лоран, периодически попадая движениями губ в собственную фонограмму. В текст я пыталась не вслушиваться, щадя собственную хрупкую психику, напарник познавал сущность бытия, не шевелясь, изучая угол нашего шатра.