С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)
Шрифт:
Как я уже сказал, майор недавно умер. Умер полковником — стать генералом ему не позволили. Капрал Белали тоже мертв. Он был одним из двенадцати туарегов, которых осадили в Тахе в ту ночь. Нет в живых полковника Лопеса Уэрты, сержанта кочевников Регулеса и других героев моих воспоминаний. Отважный юноша Серхио Саморано, репортер Мигель Хиль Морено, партизан Кибреаб, хорват Грюбер — вы не поверите, скольких друзей мне пришлось похоронить. Ничего не поделаешь. Приходится нести ношу, от которой нельзя отказаться. Просто потому, что она — часть твоей жизни. Иногда, рассматривая фотографии, распивая очередную бутылку или отдавшись внезапным воспоминаниям, ловишь себя на том, что разговариваешь с мертвыми. Наверное, это ностальгия. Мы — это наши воспоминания. Как говорил тореро Луис Мигель Домингин, кто-то непременно остается в живых, чтобы рассказать людям правду. Приходит день, и ты начинаешь вспоминать, о том, что было с тобой или с другими. Хотя со дня смерти майора Лабахоса прошло пятнадцать лет, его тень посещает меня чаще других. Не знаю, упоминал
В последний раз мы виделись на свадьбе дочери майора. Свадьбу устроили в Мадриде, и я пришел на банкет. Майор Лабахос надел парадную форму со всеми орденами. Он бросил молодых и гостей и пил со мной в ближайшем баре, пока нас не начали искать. Я же сказал, мы были друзьями.
ЭВТАНАЗИЯ ДЛЯ ВСЕХ
Теперь, когда голландцы разрешили эвтаназию, Ян Шалекамп, мой вольнодумный переводчик, осевший на Майорке и только что издавший великолепную книгу эссе «Нет времени на смерть» с рисунком своей жены Мюриель на обложке, сможет вернуться на давно покинутую родину, оформить документы и отойти с миром. Если, конечно, постоянное общение с немцами совсем его доконает. Состариться в Испании страшно, а голландцу, который живет здесь, да еще в окружении немцев — когда вермахт занял Нидерланды, герцог Альба показался тамошним жителям филантропом — просто невыносимо.
Не так давно мы с Яном обсуждали принятый в Голландии закон, и он объяснил мне, что после двадцати лет размышлений и споров было решено, что эвтаназия будет применяться лишь к безнадежным больным, испытывающим невыносимые страдания, по их собственной воле и только в том случае, если больной четко и неоднократно выразил желание расстаться с жизнью. Чтобы избежать злоупотреблений. А я ответил: дружище, если бы ты знал, как я рад! Возможно, когда ты переведешь «Солнце над Бредой», мне дадут двойное гражданство. Иногда самое важное — иметь запасной выход. В один прекрасный день мне может понадобиться меч Катона или Сократова чаша с цикутой, а еще рука, которая сотрет пот с моего лба и проверит мой пульс. Когда самурай совершал сеппуку, за спиной у него стоял верный друг. А с нашими политиками, крошечными пенсиями и десятью миллионами дряхлых стариков, которых у нас будет через несколько лет, эвтаназия очень пригодилась бы.
Но Ян, который отчего-то предпочел нашу страну Голландии, но все же остался цивилизованным и практичным человеком, ответил мне:
— Выше нос, брат, я уверен, в конце концов и здесь все образуется. Смотри, объединенные левые уже внесли в парламент проект закона.
Я отхлебнул пива, посмотрел на него и покачал головой:
— Дружище, я знаю, ты с юных лет был коммунистом и даже кинулся защищать штаб-квартиру партии в Амстердаме, когда русские танки вошли в Венгрию, но партии, которые здесь называются левыми, не имеют ничего общего с левым движением, как ты его понимаешь. Посмотри на наших социалистов, посмотри на левый блок, на этого Мадрасо, который сделал бы честь цирку Прайса. В Испании все выходит не по-людски. Когда местные политики предлагают какое-нибудь благое начинание, оно моментально открывает простор для отвратительных афер. Демагоги и подлецы всегда остаются в выигрыше.
А кроме того, друг мой, у здесь не Голландия и даже не Норвегия. У нас, несомненно, примут самый прогрессивный и демократичный закон об эвтаназии в мире. Эвтаназия для всех, в обязательном порядке, включая иммигрантов и осужденных. А чего еще ждать от страны, в которой разрешено убивать преступников при попытке к бегству? Я готов поставить нищенскую пенсию, которая причитается мне через несколько лет, если, конечно, она мне и вправду полагается, что не пройдет и трех дней, как все без исключения провинциальные власти и даже частные лица начнут использовать закон об эвтаназии для собственной выгоды. У большинства семей появится новый повод для ежедневных стычек: ну же, папа, тебе давно пора отдохнуть. Бедная мамочка заждалась тебя на небесах. А прикованные к инвалидным коляскам и унизанные катетерами старички будут умолять: погодите, я не хочу, я еще не готов! Это все родственнички, это они, сукины дети, подсунули мне документы на подпись. В социальных службах появятся длинные списки безнадежных раковых больных, жаждущих избавиться от страданий. Пока настанет твой черед, ты успеешь выброситься с шестого этажа. Перед глазами встает чудесная картина: первый день пасхальных или летних каникул. Набитая тюками и чемоданами машина останавливается напротив Дворца эвтаназии и мамаша говорит детишкам: «Посидите спокойно пять минут, съешьте по бутерброду, а мы с папой сходим усыпим дедушку».
ВЕСЕННЯЯ КОЛЛЕКЦИЯ
Наконец установилась теплая погода, и девушки прогуливаются по улицам в весенних нарядах, красивые и гордые, уверенные, что никогда не состарятся. Террасы кафе и баров превращаются в дозорные башни. Вы знаете мою типично средиземноморскую страсть к наблюдению за суетливой толпой из-за столика уличного кафе. Трудно придумать более удобный наблюдательный пункт. Ты, как разбойник
Как-то в Малаге я забрел на улицу Лариос и, по обыкновению поприветствовав знакомых официантов из кафе «Сентраль», уселся за столик на террасе. «Сентраль» — одно из самых уютных мест во всей Малаге. Здесь обожают бывать пожилые пары и окрестные жители целыми семьями. Не обходится, конечно, без обвешанных фотокамерами туристов в шортах и сандалиях — что поделать, курортный сезон. Обычно они с недоверием изучают меню и в конце концов заказывают пиццу. Чтобы проявить любезность, кое-кто из них даже пытается обратиться к официантам по-итальянски. Работникам «Сентраля» тоже нужно на что-то жить. Приходится терпеть туристов, даже если их присутствие разрушает очарование старого кафе. Клиент всегда прав. А те, кто не любит туристов, могут отправиться в Алжир. Там наверняка есть немало колоритных кафе с летними террасами.
Итак, я устроился за столиком, поглядывая на обрюзгших туристов, поглощенных чтением меню. И тут началось. Я много лет коллекционирую персонажей, которые проходят мимо моих столиков в летних кафе, выпрашивая подаяния. Такие типажи встречаются повсюду. Их немало в Картахене и Валенсии, но первоклассный материал попадается только в Андалусии. Севилья, Кадис, Малага… Иногда приходится делать пометки на салфетках или полях газет чтобы не позабыть ненароком какой-нибудь экземпляр. Затаившись за столиком, словно сербский снайпер со своей винтовкой, я за пятнадцать минут сумел пополнить свою весеннюю коллекцию замечательными экземплярами. Я подглядывал за ними, прикрываясь газетой «Сур», превращенной в каталог новых поступлений. Сначала появился заурядный нищий, рядовой армии попрошаек. Двадцать дуро. Потом цыганка с недовольной физиономией, пришедшая в ярость оттого, что турист в майке с «Парком Юрского периода» не пожелал узнать свое лучезарное будущее. Неуклюжую молоденькую румынку в юбке до полу я почти упустил из виду — пришлось доказывать чистильщику обуви, что мои туфли и так сияют. Ее сменила другая цыганка, настоящая красотка. Она продавала гвоздики. Среди столиков бродил безнадежный сумасшедший. Он внимательно разглядывал посетителей и время от времени принимался мрачно бормотать что-то себе под нос, будто сгибаясь под грузом неразрешимых проблем. От сумасшедшего меня отвлек тощий цыган в джинсах и майке, с расческой в заднем кармане брюк. Он с надрывом распевал «Бандолеро-бандолейро» под звуки гитары, на которой не хватало одной струны. Еще двадцать дуро. Тут пришла третья цыганка. Она просила на молоко для своих детишек. Сумасшедший уселся на пороге и принялся рассказывать о своей жизни семье туристов. Папа, мама и трое белокурых малышей были настолько шокированы, что не смели поднять глаз от своих гамбургеров. «Он совершенно безобиден», — сжалился над ними официант, но туристы не поверили. Самым лучшим экземпляром оказался смуглый и небритый субъект, который передвигался от одного столика к другому, закатывая штанину почти до бедра и демонстрируя абсолютно здоровую ногу. Правда, чудовищно грязную. Но такую здоровую, что любо-дорого поглядеть. И люди ему подавали. Я сам пожертвовал последние двадцать дуро. Подлинное искусство нуждается в поощрении.
ПРОДАВАНТИ И ПОКУПАНТИ
Вы, должно быть, подумали, что я решил, наконец, обратиться к вопросам моды. Что ж, в какой-то степени вы правы. Даже более того, вы совершенно правы. Если когда-нибудь состоится Нюрнбергский процесс над убийцами испанской культуры, представители мира гламура и моды должны занять место на скамье подсудимых рядом с Хавьером Соланой, Марравалем, Марчеси и прочими виновниками творящегося вокруг идиотизма. К стенке надо бы поставить творцов современного стиля. Согласно старому юридическому принципу, лицо, извлекшее выгоду из преступления, является злоумышленником. Или что-то вроде того.
Последний крик моды — женоподобный мужчина. Полистайте воскресные издания, и вы убедитесь, что я прав. Большинство модных домов выбрало стратегию постепенного разрушения традиционного образа мачо. Как говорится, шерше ля фам. Признаюсь, вид подобных моделей едва не довел меня до нервного припадка. Представьте себе парня, всю жизнь подражавшего Расселлу Кроу или Шону Коннери. Носил трехдневную щетину и сделал татуировку на плече. Что-нибудь вроде «Круче Картахены нет!» или «Мама, я радился тибе на горе». И даже написал книгу о суровом моряке. Потратил всю жизнь на то, чтобы прослыть настоящим мачо, отважным пиратом, любимцем девочек и все такое. И вот, в одно прекрасное утро, за завтраком, открываешь журнал и натыкаешься на рекламу мужского парфюма с морячком в полосатой маечке и белой бескозырке, с татуировкой в виде сердечка и капризно поджатыми губками. Неизвестно, откуда он взялся, но уж точно не из подразделения «Морских Львов». Надо же, до чего докатились эти ребята, думаешь ты. Не может быть, чтобы сейчас так носили. И само собой, ошибаешься.