С небес на землю
Шрифт:
— Вы отлично знали — от своей подруги, разумеется, — что Екатерина Петровна запретила выкладывать фотографии, и немедленно воспользовались этим. Ольга тут же разместила их где могла…
— Это какая? — деловито осведомилась Маня. — Знаменитая блогерша, что ли?
Алекс кивнул.
— Берегового Екатерина Петровна моментально уволила, то есть сделала именно то, что вы и предполагали. И немудрено!.. Вы же очень хорошо ее знаете. Таким образом, вероятность того, что вас рано или поздно вычислят, значительно уменьшилась. А к следственным органам Анна Иосифовна ни за что не стала бы обращаться. Кстати, в
Пока Алекс говорил, Веселовский пришел в себя.
— Ну, Ольга, и дальше что?.. Ну, пришел и пришел! Что дальше-то? Доказать все равно ничего нельзя, а бабка свою долю дерьма получила! — Тут он засмеялся, и Алекс посмотрел брезгливо, как будто на его ботинок случайно упала мокрица. — И бабка, и Катька! Это оказалось так просто! Можно написать все, что угодно, то есть вообще все! А эти тупые сволочи все сожрут! Будут читать и бояться! Круто!
— Круто, — согласилась Маня Поливанова. — На самом деле круто!
— Что ты понимаешь?! Ну ты-то что можешь понимать?! Продажная шлюха, за деньги любую фигню накропаешь, а достойные пробиться не могут, годами мучаются, слезами кровавыми плачут! Уж я-то знаю, я же с авторами работал!
— Ты борец за народное счастье, Вадик? Или за большую русскую литературу?
— Да я-то хоть чего-то стою, а ты?! Охранники ее сюда пустили, она и хвост подняла! В лицо знают! Да кто ты такая вообще, чтоб тебя знали?! За деньги кому угодно продашься! Проститутка с Ленинградки хоть полезным делом занимается, а ты…
— Хватит, — попросил Алекс терпеливо. — Ну, что вы дурака валяете?
— А что ты мне сделаешь?! В морду дашь?! Куда тебе со мной тягаться?! Да я тебя раздавлю, ты и пикнуть не успеешь, мать твою, защитник выискался всяких б…дей и тварей поганых!
Что именно произошло в следующую секунду, Маня Поливанова так и не поняла.
Кажется, Алекс остался сидеть, как сидел, только ноги выпрямил и переложил на коленях ее пальто. Но кресло с Веселовским вдруг резко качнулось, дернулось, сам он то ли всхлипнул, то ли вскрикнул. Кресло поехало, в секунду оказалось возле края подиума и с шумом обрушилось с него, придавив хозяина.
— Что ты сделал? — с интересом спросила Маня, проводив кресло глазами.
Алекс пожал плечами.
— Ничего. — И сунул ей пальто. — Подержи, пожалуйста.
Он легко сбежал с подиума, вытащил высоченного, атлетического и аполлонистого Веселовского из-под кресла и как-то странно взял за руку — так, что тот моментально скособочился и перестал быть и атлетическим, и аполлонистым.
— Хватит, — повторил Алекс не менее терпеливо. — Зачем так утруждать себя?
— Что тебе от меня нужно?! Все равно ничего не докажешь! Чего ты прицепился, мать твою! Отцепись, мне больно! Кому сказал, ну!..
Алекс тряхнул его, и тот опять всхлипнул.
— Я не собираюсь никому ничего доказывать. Я хочу знать, что еще вы с вашей подругой проделывали в издательстве. Присылали угрозы — раз. Выложили фотографии — два. Что еще?..
— Сервер обрушили. Да отцепись ты от меня, больно же!..
— Еще?
— Еще Ольга этому козлику втюхала, что Митрофанова вашего покойника убила! Мы на фотках нашли
— Зачем?
Это Маня спросила.
— Затем, чтоб вам, сволочам, жизнь медом не казалась! Сидят там, жиреют, говно разное издают, бабка над ними кудахчет, крыльями машет, только и делает, что зарплату прибавляет!.. Да отпусти ты, кому говорю! — Большая кровавая капля шлепнулась на белый пол. А за ней еще одна.
— Ты нос разбил, Вадик?
— Меня с работы поперли, за что?! За то, что я истеричку эту гребаную трахать перестал?! Уволили меня и думать забыли, как бы не так! Я вам попомню! Все попомню! Я работу едва нашел, а все из-за вашей бабки! Я, видите ли, поступил непорядочно! Она-то сама порядочная, как же! А мы что?! Не люди, да?! Не люди?!
— Мне кажется, нет, — негромко сказал Алекс и выпустил его руку.
Веселовский охнул и схватился за нос.
— Бабка, сволочиха старая, сказала, что с книгами я больше работать не буду! Всю жизнь мне испортила! — Он трогал свой нос и от этого гундосил все сильнее. — Коза драная! Везде отказали, даже у конкурентов, мать ее так!..
— Тебе и от колбасы скоро откажут, Вадик, — грустно сказала Маня. — Я, может, гениальный текст написать и не способна, это ты верно тут рассуждал, зато меня по телевизору каждый день показывают. И генеральный директор твой ждет не дождется, когда я про него романчик накропаю. Так я накропаю романчик-то, слышишь, Вадик! Мне ничего не стоит! И будет твой новый директор мне должен по гроб жизни. Я у него поменяю — тебя на романчик. Как ты думаешь, он согласится? А?!
— Маня…
Она дернула плечом.
— А Катька его любила, представляешь? Чуть с ума не сошла, когда он ее бросил.
— Маня…
— Да пошел он!.. — И тут она выматерилась так витиевато, раскидисто и ужасно, что Веселовский перестал шмыгать носом, а Алекс даже засмеялся немножко.
Он подхватил ее пальто и портфель и стал подталкивать Маню к выходу из просторного кабинета с вымпелами и дипломами, похожего на конференц-зал ярославского футбольного клуба «Шинник».
Дверь за ними захлопнулась. В коридоре никого не было. Маня на ходу бормотала такие ругательства, что Алекс в конце концов остановился и повернул ее к себе.
— Замолчи, — велел он и захохотал громко, в голос. — Ты же девушка из хорошей семьи и прекрасная принцесса.
— Я не принцесса!
— Ну, значит, косая обезьяна.
Тут она заинтересовалась:
— Почему косая обезьяна?
— Потому что ты косишь.
— Я знаю. Это с детства еще. Пытались исправить, но так до конца и не исправили. Сейчас почти не видно. Как это ты заметил?
Алекс подал ей пальто.
— Откуда ты узнал, что это он?
— Да фактически он сам и сказал. Когда ты мне рассказала, что был некий человек, которого уволили почти со скандалом, я… навестил его. И он мне сразу стал излагать про гениев, которых не печатают, и про издательство, где все давно прогнило, про то, что работать на бабку, прошу прощения, на Анну Иосифовну, не имеет смысла, ну, и так далее. О том, что у директрисы есть почта, знали Береговой и эта самая Олечка, о которой известно, что она все время пишет, но нигде, кроме Интернета, ее не читают. И не печатают. А всякие гадости слать — это своеобразный способ мести.