С открытым забралом
Шрифт:
Зато охотно говорил Бубнов о проделках ликвидаторов, о провале ликвидаторской конференции Троцкого. Ликвидаторский организационный комитет не смог привлечь ни одной крупной организации. В «Извещении» Бунда говорилось, что на августовской конференции был представлен пролетариат таких крупных городов, как Бутень, Скадель, Крынки, Свислочь.
— Скадель и Свислочь, разумеется, важные центры российского рабочего движения, — иронизировал Бубнов. — А про Петербург и Москву, про Урал и Харьков совсем забыли. Старое мошенничество. Очки втирают европейским социал-демократам, чтобы казаться значительными. И представь себе, помогло:
Бубнов знал расстановку сил. Он знал людей. Когда Валериан рассказал о партийной школе в Нарыме, Бубнов воскликнул:
— Чугурина, сормовского кровельщика, и московского кожевника Присягина знаю! Дельные ребята. Предал их некто Икрянистов, который вместе с ними слушал лекции в Лонжюмо. Вот так. Школа была законспирирована. Ездили туда на паровом трамвае. Обыкновенный каменный сарай. Ильич снимал комнаты у рабочего-кожевника. Тут Присягин и нашел себе друга — оба кожевники.
Бубнов обо всем говорил так, словно сам слушал лекции в том каменном сарайчике.
— Ты был в Лонжюмо?
— Нет, не был. Был в Праге, на конференции. Видел Ильича.
— Давай рассказывай все по порядку... О чем говорил Ильич? Я хочу уяснить главное. Решения, разумеется, знаю.
— О построении и задачах партии. О том, что задача завоевания власти пролетариатом, ведущим за собой крестьянство, остается по-прежнему задачей демократического переворота в России...
Бубнов обрадовался, когда узнал о намерении Валериана остаться в Харькове для партийной работы.
Но задержался Куйбышев здесь всего на полгода — Бубнов поручил ему железнодорожные мастерские. Организация мастерских особенно пострадала во время столыпинщины. Железнодорожников Валериан знал, с них, собственно, и началась его революционная деятельность еще в Сибири. Харьковская большевистская организация становилась на ноги, и он с головой окунулся в ее дела. Рабочих до сих пор волновали события на Лене, он рассказывал им о «Ленском золотопромышленном товариществе», акционерами которого состоят высшие сановники, министры и мать царя — императрица Мария Федоровна. Вот кто приказал открыть огонь по трехтысячной толпе. Убито почти триста человек, столько же ранено.
После Ленского расстрела произошло примерно то же, что и после расстрела 9 января 1905 года. И грозный вал стачек и забастовок в стране все растет и растет. Куйбышев повсюду ощущал этот новый революционный подъем, и от счастья и радости трепетала душа. А рядом были Варя и ее брат Кока, Бубнов. Приезжал сюда Штернберг,
Ему нравился южный город. Рабочие сразу признали в Куйбышеве вожака. Он в открытую схватывался с ликвидаторами, которые нагло утверждали, что надежд на революцию нет, а рабочие-де охвачены стачечным азартом. Он стремился «развивать сознание масс», как требовал Ленин.
Как далеко был он от Нарыма сейчас! Та жизнь вспоминалась в дымке законченных раз и навсегда испытаний. Казалось: он утвердился в Харькове прочно и, может быть, навсегда.
Ближе к весне стали готовить первомайскую демонстрацию. Не такое простое дело, как может показаться сначала, поднять пятнадцать — двадцать тысяч рабочих.
Но их подняли. И они, как в былые времена октября пятого года, сошлись у железнодорожных мастерских. Рабочие несли красные знамена. На митинге Куйбышев произнес пылкую речь с призывом копить силы для грядущей революции.
А вечером Бубнов сказал!
— Ты от горя за реку, а оно уж стоит на берегу: жандармы напали на твой след. Уезжай немедленно, сейчас же! Вот билет на поезд до Питера. Тебе помогут устроиться в рессорную мастерскую Мохова. Свяжись с Петровским. Адрес записывать не надо. Запомни...
Григорий Иванович Петровский!.. Депутат Государственной думы... Адрес его конечно же известен и жандармам и полицейским. Но жандармы не должны знать, что адрес знает и Куйбышев.
...Он с независимым видом прогуливается по Невскому, где знаком каждый дом, каждый камень, каждое дерево.
Санкт-Петербург, Питер! Начинается какая-то новая полоса в жизни. Он чувствует: необыкновенная полоса. Отчего так легко и радостно на душе? И все кажется возможным, достижимым. Весна, весна... От нее сладко кружится голова. Острые девичьи взгляды — и ответная улыбка на его губах. Ах, эти взгляды!.. Весной все девушки кажутся красивыми, таинственными...
Придет или не придет? Они договорились встретиться у памятника Екатерине II. Вот она, царственная фрау, в окружении своих фаворитов...
Он присел в сквере на скамеечку, задумался. День был наполнен большими событиями. Рано утром, когда у полицейских притупляется бдительность, он вошел в подъезд дома, где квартировал депутат Государственной думы от Екатеринославской рабочей курии.
Петровский был уже одет. Он не носил галстуков. Темная косоворотка, пиджачок. Бородатый мужчина с густыми бровями. Резкие залысины, упрямый нос. А в глазах сразу и не поймешь что: строгость или скрытая работа мысли, может быть, настороженность. Ему тридцать шесть, но кажется намного старше. Приход молодого человека ничуть не удивил его. Валериан представился, передал письмо Бубнова.
Григорий Иванович лишь скользнул взглядом по письму и отложил его. О Куйбышеве ему до этого слышать не приходилось. Кто он? Свой? Провокатор? Вот так прямо прийти на квартиру и заявить, что бежал из Харькова от жандармов... Возможно, привел за собой хвост. Петровский был членом ЦК партии и соблюдал крайнюю осторожность. Даже письмо Бубнова не могло служить гарантией.
Но лицо Куйбышева понравилось. Что-то веселое и бесшабашное в этом угловатом, словно бы граненом лице. И в то же время он застенчив, интеллигентен. Это чувствуется в каждом его жесте, слове, в манере держаться. Сразу все выложил о себе. Сын подполковника, дворянин, тюрьмы, ссылка..