С пером и автоматом
Шрифт:
В это время над самой головой завыла мина.
— Одурел фриц! — зло крикнул Пронин. — Сам себе могилу роет.
Вторая мина разорвалась метрах в десяти позади окопов. Третья еще ближе.
— Прицельно бьют! — кивнул солдатам, ухватившимся за миномет, Пронин.
Все быстро перебежали по траншее вправо. А на прежнем месте, там, где стоял миномет, разорвалась очередная вражеская мина. Когда взметнувшийся фонтан сухой земли опустился комьями и мелкой дымящейся пылью на землю, солдаты быстро вернули свой миномет на прежнее место. Люба, протащив за руку раненого,
Теперь мина разорвалась справа, недалеко от того места, где только что прятался расчет.
«Молодцы, научились воевать», — с удовлетворением подумал Чапичев и стал помогать санинструктору делать перевязку.
— Вы разве медик? — видя, что капитан помогает ей довольно умело, спросила Люба.
— Завязывайте снова! — заметив посинение вокруг раны, строго сказал Чапичев. — И немедленно в санчасть! — Затем, перехватив правую руку растерявшегося бойца, Яков крепко пожал ее и уже по-дружески добавил: — Не бойтесь, через недельку-другую вернетесь к своему самовару. Мы еще вместе фрицев угощать будем.
Солдат благодарно козырнул и ушел.
— Товарищ капитан, а разве заражение у него еще не началось? — виновато спросила Люба.
— Не мог же я при нем об этом говорить. Зачем пугать парня. Нужно принимать срочные меры, — ответил Чапичев озабоченно. — Догоните и ведите прямо к хирургу.
— Есть, прямо к хирургу! Так вы все-таки врач, раз сразу определили?
— Нет, не врач, Люба. Просто я видел много всяких ран…
Девушка смотрела на капитана недоверчиво и ждала ответа на свой вопрос.
— Я — политработник. А это то же, что врач.
Минометчики хорошо знали своего «ротного врача», как они называли Любу, и относились к ней с глубокой симпатией. Знали ее нелегкое безотцовское детство, то, что мать ее находилась в блокированном Ленинграде и от нее не было никаких известий. Знали даже о неудачной любви ее. Но больше всего минометчики восхищались смелыми, прямо-таки не женскими поступками девушки на фронте.
Однажды гитлеровцы сильной атакой потеснили наш полк, и в том числе минометную роту. Целые сутки не стихал бой, без отдыха, сна и пищи. Люба находилась вместе с солдатами на переднем крае: выносила раненых, оказывала им первую медицинскую помощь, эвакуировала в санбат.
На нейтральной полосе, которую немцы держали под обстрелом, осталось много раненых. И вдруг солдаты, которые приводили себя в порядок, увидели Любу, по-пластунски подбиравшуюся к нейтральной полосе. Отважная санитарка оказывала помощь раненым и начала переносить их в расположение батальона. Это вдохновило солдат, и они дружной контратакой вернули потерянные накануне позиции.
Об этом и многих других эпизодах думали сейчас минометчики, глядя вслед убегающей Любе.
…Яков Чапичев уловил далекий выстрел и рванулся к миномету, вместе с Прониным они столкнули его на дно воронки. И тотчас раздался взрыв недалеко от того места, где стоял миномет.
Бойцы удивленно посмотрели на капитана, а Пронин робко спросил:
— Как вы узнали, что сюда ударит?
— Дело это простое, — отшутился
Миномет перенесли в правую сторону, и Чапичев разрешил открыть ответный огонь. Сначала Яков прислушивался к вою мин, потом взялся сам корректировать огонь. После нескольких выстрелов немецкий миномет умолк. С полчаса ждали, думали, что обнаружит себя в другом месте, но он продолжал молчать.
Появился комбат и сообщил, что с КП видел, как точным попаданием был уничтожен весь вражеский расчет.
— Молодец, Пронин! — сказал он и добавил: — Представляю к награде.
— Это не меня, — краснея, проговорил Пронин, — а товарища капитана надо представлять. Он корректировал. Я только выполнял его команды.
— Вот как? — заинтересованно посмотрев на Чапичева, проговорил комбат и пожал руку капитану. — Спасибо, выручил. А то, проклятый, три дня не давал покоя.
Потом комбат кивнул в сторону пулеметчика. О нем он давно собирался поговорить с замполитом, но все не находил удобного времени.
— По-моему, он очень боится фашистов и стреляет не целясь.
— Бывает и такое, — ответил Чапичев.
— Побеседуйте с ним. Мне кажется, что он всегда очень торопится, боится подпустить гитлеровцев на расстояние прицельного огня. И если ему не помочь, то немцы, глядишь, самого уволокут. — И немного помолчав, добавил: — А на полигоне он стреляет метко, потому и не хочется передавать пулемет другому. Словом, займитесь этим пулеметчиком.
Чапичев обрадовался, что командир признал его.
Был первый по-летнему теплый день. Солнце припекало, и солдаты, несмотря на то что им то и дело приходилось отбивать атаки противника, находили время для того, чтобы понежится без рубашек в лучах солнца.
И вдруг по окопам прозвучала тревожная команда:
— Танки!
— Немецкие танки!
— А где же бронебойщики? — спросил Чапичев.
— Да у нас тут только один, — ответил рядом сидевший солдат. — Абакар Фрицелуп. Но что он может сделать…
— Абакар здесь?! — оживился Чапичев и, пригнувшись, побежал туда, где находился знаменитый бронебойщик. Слава о нем шла по всей армии. Фрицелупом Абакара Магомедова прозвали за то, что он не пропустил ни одного немецкого танка. Разговор о нем Чапичев слышал не раз, но познакомиться с этим воином ему еще не довелось.
Нашел он Абакара в глубоком окопе на небольшой возвышенности. Было ясно, что бронебойщик выбрал самую открытую местность, где в первую очередь могут пойти танки.
Подбираться к нему пришлось ползком, чтоб не привлечь внимание немецких снайперов. И все же чем-то Яков себя выдал — над ним одна за другой просвистело несколько вражеских пуль.
Спустившись в окоп к бронебойщику, Яков удивился необычайному занятию степняка. Сначала он подумал, что Абакар молится — обе ладони, сжатые вместе, подносил к лицу и какое-то время их так держал. Но это не мешало ему зорко следить за приближающимися танками, которые грохотали и ревели так, что дрожала окружавшая окоп сухая трава. Чапичев вспомнил, что многие степняки табак не курят, а нюхают.