С утра до вечера. В чистом поле
Шрифт:
Я стискиваю в кулаке коробок, и он с треском разваливается. Женщина за стойкой наливает мне еще вина, которое я выпиваю одним духом, потом заказываю рюмку коньяка. Мне очень хочется подойти к ее столику и сказать ей что-нибудь оскорбительное, бросить в лицо гнусную ругань, увидеть ее удивленные и испуганные глаза, но я сдерживаюсь. В кафе вдруг становится нестерпимо душно. Изображения в зеркале двигаются и пляшут, мелькая в синем дыму. А за окном все падает снег, мигают желтые фонари, ползут темные фигуры прохожих. Ладони становятся влажными от пота. Кажется, я медленно погружаюсь в теплую воду. Мне трудно дышать. Расплатившись, я хватаю портфель с апельсинами, выхожу в вестибюль, надеваю пальто и выскакиваю в снежное облако, которое
Ноги несут меня вперед, но я не знаю, куда иду. Вернуться домой? Нет, только не домой! Я бы не выдержал дома, в четырех стенах. Что сегодня со мной творится? Почему я сам не свой? (Она сидит за столиком и улыбается ему, этому фальшивому гению, который крадет идейки из иностранных журналов. Гад!) Как бессмысленна моя ярость!.. Даже смешна, пожалуй. Почему смешна? Потому, что она меня обманывает? В этом смешного мало. Она еще пожалеет. Я уж ей как-нибудь отомщу. Все-таки, куда я иду? На вокзал? Да, я поеду поездом. Поезда-то ведь должны идти. Это сложно и утомительно; потом мне придется искать попутный грузовик, если дорога туда не занесена. А если занесена? Как я доберусь до санатория? Неважно. Все равно поеду. Тотчас же. Решено.
Поеду.
Непременно поеду. Ведь он ждет меня.
Размахивая портфелем с апельсинами, я торопливо шагаю к вокзалу. У самого вокзала я чуть не попадаю под автобус, и шофер грозится кулаком, ругается, но я не слышу его слов, только по выражению лица понимаю, что он ругает меня. И правильно. Не надо зевать, не надо думать на ходу. Надо соблюдать правила движения. ГРАЖДАНЕ! БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ, ПЕРЕХОДЯ УЛИЦУ! Я неосторожен. Сам виноват.
По залу ожидания, вдоль, поперек и наискось движутся люди. Здесь пахнет чемоданами, одеждой, путешествиями и паровозным дымом.
Я смотрю на расписание: мой поезд отходит через полтора часа. Времени еще много. Я зайду в привокзальный ресторан и посижу. Выпью кофе. Надо очухаться. В ресторане жарко, как в парилке. Все столики заняты. Но там, у стены, где сидит молодая женщина, есть свободное место. Я подхожу и спрашиваю, можно ли присесть. «Прошу», — говорит она, а я сажусь напротив нее. Лицо у женщины бледное, глаза немного прищурены, она с любопытством смотрит на меня, и от нее сильно пахнет духами. Мы молча сидим друг против друга, потом я заговариваю с ней, мне почему-то кажется, что она не прочь побеседовать. Подходит официант, и я заказываю вино. Когда вино оказывается на столе, я наливаю ей и себе. Женщина поднимает бокал, и мы выпиваем за наше знакомство. Она вернулась из поездки, я должен уехать, но могу и остаться. Я все больше свыкаюсь с мыслью, что останусь, и ее благосклонность подстегивает меня. Мы говорим всякую чепуху. И постепенно все становится чепухой, кроме того, что она начинает мне нравиться, и я уже думаю о том, что придется делать дальше. Я о т о м щ у т о й, к о т о р а я н е п р и ш л а н а с в и д а н и е.
С каждым глотком вина мне все меньше хочется ехать. Глаза подергиваются мглой, и все медленно погружается во мглу, расплывается, отдаляется, тускнеет. Лица в зале кажутся мне нереальными; только одно лицо передо мной (какие пухлые у нее губы!) все еще реально, и я говорю, шучу, рассказываю какие-то несуразицы, а женщина смеется хрипловатым голосом, и ее обтянутая грудь вздрагивает под кофточкой. «Мне пора домой, — наконец говорит она. — Как жаль, что нам пора расстаться». — «Я вас провожу». Ее глаза прищуриваются (теперь она похожа на кошку). «Вы же собирались уезжать?» — «Мой поезд уже ушел…»
Да, поезд ушел. Я слышал его отдаляющееся пыхтение, когда он канул в полный снежинок сумрак, обрекая меня на блуждания. Нет, это я сам себя обрек, но теперь уже ничего не изменишь. Я лечу, словно на санках с горы.
Привокзальная площадь встречает меня белым равнодушием. Сколько снега! Неужели весь мир заполонил снег? Голова у меня кружится, я иду рядом с незнакомой, а она сворачивает с
Она захлопывает дверь. Немного постояв, я спускаюсь по лестнице на улицу. И направляюсь в сторону дома. Да, остается одно — идти домой. Она правильно сказала: я крепко выпил. Вдруг мне страшно захотелось как можно скорей оказаться дома, лечь и заснуть. Я возьму такси. Вот подъезжает свободная машина. Я поднимаю руку. Такси останавливается. Но в ту секунду, когда я берусь за ручку дверцы, словно из-под земли вырастает какой-то тип с папиросой в белых металлических зубах и заявляет, что он голосовал раньше. «Нет, я — первый!» От него разит водкой. «Проваливай! Понял?» Он толкает меня плечом. У меня вскипает кровь. «Ах ты, троглодит! А ну, отойди!»
Он бьет меня по лицу. Я взмахиваю руками и, потеряв равновесие, шлепаюсь на тротуар. Слава богу, хоть снега много, и падаю я мягко. Портфель отлетает в сторону, открывается, и апельсины разбегаются. Пока я встаю, тип с папироской в белых металлических зубах ныряет в такси. Машина исчезает. Стоя на коленях, я собираю апельсины (они пахнут на снегу!), складываю в портфель, встаю, тру снежком синяк под глазом и иду, иду, иду, не останавливаю больше такси, тороплюсь домой, и все тру снегом лицо, а когда добираюсь до дому и отпираю дверь, чувствую, что руки у меня дрожат и ноет синяк под глазом. Сои тянет меня вниз. Я выкуриваю сигарету, раздеваюсь, падаю на кровать, но с минуту еще вижу, как на улице, в тусклом свете фонаря, парят снежинки. Кажется, воздух полон огромных и странных мотыльков, которые спустились с другой планеты, может быть — с луны.
Какие-то похороны. Играет оркестр. Одно странно: все музыканты из ресторана, и играют они на саксофонах и контрабасах разухабистую мелодию, не подходящую к такому случаю. Мне очень жарко. Еще больше я удивляюсь, когда в толпе замечаю своего друга. Он подходит ко мне: «Здравствуй, Юргис. Все-таки ты приехал. А я уже не надеялся тебя дождаться». Я спрашиваю: «Кого здесь хоронят?» Он смеется: «Никого. Они репетируют новый спектакль. Пошли. Искупаемся в море. Сегодня чудная погода. Но будь осторожен, чтобы мне не пришлось тебя спасать, как в тот раз». Мой друг весело смеется. Вдруг его лицо меняется, и он говорит: «Юргис, ты приехал слишком поздно…»
Очень раннее утро. Я просыпаюсь, обливаясь холодным потом, когда по улице грохочут первые автобусы, и дворники отскребают заснеженные тротуары. Джар! Джар! Джар! Этот звук скребет меня прямо по сердцу, и меня охватывает ужас — я вспоминаю вчерашний день. Я зажигаю свет, потому что знаю, что не усну больше. Во рту пересохло. Меня мучает жажда. Под глазом не болит, но голова разламывается. Я нахожу на столе полбутылки выдохшегося лимонада и жадно выпиваю до последней капли, постепенно вспоминая все. И чем ярче воспоминания, тем я противней самому себе. Хорошо бы найти оправдание. Снег, да, снег виноват… Замело дорогу… Я не мог ехать автобусом… Я же хотел ехать… Я готов был… Ух, какой гнусный сон! (Я боюсь, мне снова приснится что-нибудь подобное.) Не приснится, я больше не засну.