С утра до вечера. В чистом поле
Шрифт:
Снова хлопает дверь. Входит парень с девушкой в черных чулках. Оба они в снегу. Парень снимает пальто с девушки, воротник — из шкуры какого-то зверька. Подает старику. Девушка улыбается спутнику. Красивая, чертяка! Ее волосы сверкают от тающих снежинок, когда она причесывается, стоя перед зеркалом, покачиваясь на длинных ногах в черных туфельках. Суровое сердце старика тает, когда он смотрит на девушку. Он готов ей кое-что простить. Парочка высматривает свободный столик. Наконец с трудом находит — другая парочка встает, идет к выходу. Они садятся, счастливые, что нашли место. Парень зажигает девушке
Молодой человек в рябом потертом пиджаке снимает в фойе трубку телефона, набирает номер, просит позвать кого-то. Он нетерпеливо ждет, перебирая ногами.
— Алло! Гражина? Узнаешь? Как жизнь? Откуда звоню? Из кафешки. Приходи, а? Ну, приходи. Не можешь? Почему не можешь? Экзамены? Да плюнь ты на эти экзамены! Время есть. Приходи. Мировой вечер. На дворе снег… Правда, не придешь? (В его голосе звучит разочарование.) Вот как. Мгм. Понятно. Ну, тогда гудбай!
Он швыряет трубку и идет к стойке за сигаретами. «Так ему и надо, — думает старик. — Нечего мешать девушке заниматься, нечего крутить ей голову».
Нити дыма извиваются под потолком. В кафе становится жарко, нестерпимо душно. Старик задыхается от дыма. Больше всего он ненавидит духоту. Он то и дело открывает дверь, впускает свежий воздух, жадно втягивает его в легкие. Мужчины у стойки оборачиваются.
— Закройте дверь! Сквозняк.
— Так и простудиться недолго.
— Воздуху надо! — басом огрызается старик и закрывает дверь. Он возвращается на свое место у гардероба. Зло косится на мужчин. Его массивное, тяжелое, словно вырезанное из твердого дерева, лицо сереет; крупные пальцы сердито ерзают. Свежего воздуха боятся! Вот дурни!
Через минутку старик снова приоткрывает дверь и выглядывает на белую улицу. Снег. Снег кругом. Прохожие — в снегу. Машины в снегу. Прохожих немного: уже поздно. Старик смотрит на старые карманные часы с крышкой: половина одиннадцатого. Пора запирать дверь. На этот вечер хватит. Старик больше не впустит ни одного. Никакие просьбы, мольбы, увещевания («Впустите, только на пять минут!») не трогают его. Хватит. Он знает, что официантки дадут ему жару, впусти он хоть одного. Он только выпускает. Кафе понемногу пустеет. Официантки тушат огни, чтобы выкурить засидевшихся клиентов. Посетители неохотно расходятся. Что поделаешь, так уж заведено. Ослабевший гражданин дремлет, навалившись на столик. Последний. Старик крепко трясет его за плечо, будит, приводит к раздевалке, помогает облачиться, напяливает на голову помятую шляпу. Гражданин внезапно трезвеет, сует старику в руку несколько монеток, и выходит в дверь, что-то бормоча под нос. А на дворе скользко. Нелегко ему будет дойти домой…
На вешалке остается только одно пальто — стариковская шуба, крытая серым домотканым сукном. Старик надевает ее, нахлобучивает заячий треух, желает спокойной ночи официанткам и выходит на улицу. В свете фонаря кружатся одинокие снежинки. Старик долго стоит на мягком тротуаре, вдыхая в легкие холодный, свежий ночной воздух, просто пьет его и все не может напиться. Небо над городскими крышами серое, но кое-где, в просветах туч, сверкают голубые звезды. Часы на колокольне
Старик дожидается двенадцатого удара и еще раз затягивается воздухом. Его ноги оставляют в снегу огромные глубокие следы, но вскоре начинается снегопад, и снег заполняет их.
НИКОГДА
Мотоциклиста мучала жажда.
В первом же городке он затормозил у закусочной, поставил мотоцикл под деревом, смахнул кистью руки пыль с губ и открыл дверь.
Внутри было пусто. Лишь за одним из столиков сидела девушка и ела булочку, запивая чаем. Девушка подняла голову и внимательно посмотрела на него. Лицо у нее было совсем юное, привлекательное, с нежными, почти детскими чертами.
У ног девушки стояла небольшая дорожная сумка.
— Лимонад, — сказал он, опершись на прилавок.
— Одну?
— Да.
Буфетчица закрыла журнал мод, откупорила бутылку и придвинула к нему стакан. Стакан не сверкал чистотой. Мотоциклист поморщился, но все-таки налил себе шипящего лимонада и стал жадно пить, утоляя жажду.
Мотоциклист пил, а девушка смотрела на него. В ее взгляде были любопытство и еще что-то, чего не передашь словами.
Он тоже взглянул на нее. Девушка чуть-чуть покраснела и опустила глаза. Глаза у нее были удивительно красивые.
Мотоциклисту вдруг захотелось подольше задержаться в этом городке. Он сам не знал, с чего такая мысль взбрела ему в голову. Он попросил вторую бутылку лимонада, снял с головы красный, блестящий шлем и купил пачку сигарет.
Мотоциклист курил и думал и девушке. Кто она такая? Куда едет? Надо бы ее подвезти… Она ведь не откажется. Возможно — им даже по пути. Предложить? Но есть ли смысл с ней заговаривать? Вечером он должен быть на взморье и встретиться с приятелями, которые закажут столик в кафе. Вдруг она едет в обратную сторону, и он попадет в глупое положение… А все-таки, отчего бы не предложить? Но ведь приятели, как только дознаются, что он терял время на какую-то деревенскую дурочку, будут смеяться до колик.
Мотоциклист закурил новую сигарету. Он старался не думать о девушке, которая сидела за столиком, все поглядывая украдкой на него.
Вдалеке громыхнул гром.
— Гроза идет, — сказала буфетчица, снова открывая журнал мод. — Целую ночь гремело. А вы грозы не боитесь?
— Нет… — буркнул он.
— Я-то ужас до чего боюсь, — она показала в улыбке золотые коронки. Ее грудь едва умещалась в платье. — Когда мы жили в деревне — просто не знала, куда деваться в грозу. В городе не так боязно.
— В городе молния не убивает.
— Интересно, почему?
— Не знаю.
От удара грома задребезжали стекла в окнах закусочной.
— Вам лучше переждать грозу, — сказала буфетчица, поднимая нарисованные брови. — Недели две назад молнией молочный пункт сожгло. Увидите, когда поедете. Такой черный дом без окон. Вы далеко?
— Далеко.
— На взморье?
— Да.
— Ах, до чего же я вам завидую! — вздохнула она. — А я-то торчи тут каждый день.
В нос ударило крепкими духами. Мотоциклист глядел на ее крутую грудь, на мягкие, обнаженные руки.