Садовник (история одного маньяка)

Бархат Нина

Демоны ревности насмехались над романтиком всласть…

А мимо открытого окна проплывали группы студенток, обдавая Эда дешевыми парфюмерными запахами и ощущением чего-то безнадежно утраченного. С серого неба сеялся мелкий противный дождь, навевая невольную ностальгию о лучезарном удушающем лете с его простыми житейскими заботами и днями, яркими, как детские переводные картинки…

Вдали мелькнул край синей курточки (наконец-то!).

Ника шла под огромным угольно-черным зонтом, но золотистые пряди все равно не умещались под куполом - прыгали

при ходьбе, купались в дожде. Маленькие круглоносые лакированные туфельки смешно семенили, огибая лужи по самому краю… И Эд уже приготовился было распахнуть ей навстречу дверь в спасительный уют машины, как вдруг понял, что под зонтом она не одна.

Ее рука покоилась на мощном локте. А шаги попадали в такт лыжеподобным ботинкам.

Они подходили все ближе. И с каждым шагом Эд открывал новые грани отчаяния. Молод. Высок. Сумка не из дешевых.

Он еще не видел лица, но был почти уверен: за черной маской зонта тот щерится широким, до отвращения белозубым оскалом и косит кроваво-красный глаз на свою незаконную добычу…

Когда Эд сообразил, как именно открывается дверца, Ника остановилась и, мазнув по щеке спутника мимолетным (но оттого не менее преступным) поцелуем, рванула к машине.

– Привет! А я думала, ты позже будешь… - брызгая каплями с волос и оглушительно благоухая горьковатыми осенними цветами, она теребила его рукой. Той самой, что еще несколько секунд назад так доверчиво лежала на грубой коже чужой куртки.

Эд почти не слышал ее - продолжал вглядываться в расчерченную дождем шахматную доску аллеи, на которой черная фигура долговязого офицера то выныривала, то скрывалась из виду среди торопящихся по своим делам разноцветных пешек…

Почему он не уходит?

– Кто это?
– кажется, Эд прервал ее посреди фразы, и теперь Ника смотрела на него так удивленно, как умела только она.

– Кто?
– и даже не удосужилась проследить направление его взгляда (напрасная маскировка!).

– Он, - кивок в сторону фигуры дался с трудом.

– А! Это Андрэ, одногруппник. У него зонт такой крутой, правда? Немецкий… Ему сестра привезла, - она говорила ровно, роняя слова в такт каплям, барабанившим по крыше, и Эду даже начало казаться, что все это - просто больная фантазия, ударившая в голову от голода и скуки. Ведь в самом деле: ну зонт, ну парень - подумаешь!

И тем не менее маячивший в отдалении полночный купол так ясно навевал тревогу, что для нее не требовалось никаких обоснований. Он покачивался, замирал ненадолго, потом кренился к машине, по-прежнему надежно скрывая хозяина, вздрагивал, когда с него стряхивали капли…

Внезапный порыв ветра дернул зонт… оставляя на виду бледные кисти, отчаянно пытавшиеся его удержать. И такое же белесое пятно над ними - лицо молоденького студента художественного института, обрамленное длинными (на грани дозволенного) прядями. Лицо смазливого мальчишки, знакомое до боли… Лицо «Дориана Грея».

Фокус сместился. Тонкие пальцы в вырезе блузки… Охота

под холодным оком луны… Ее глаза, плачущие грязной водой… Ее грязные тусклые волосы…

А в следующий момент вереница плащей и зонтов услужливо скрыла фигуру, оставляя только черный купол, поспешно удаляющийся прочь в потоке прохожих.

– …Я ему сразу сказала: глупость - Караваждио этого никогда бы не написал! У него совершенно другая манера…

Оказывается, мир все еще существовал. И дождь. И Ника. И необходимость ехать…

Эд с трудом отлепил руки от руля.

За окном люди ускоряли шаг, подстегиваемые каплями, по свеженалитым лужам шуршали машины, случайная кошка спешила домой под пологом кленов…

А где-то на грани сознания темнела, распахиваясь, горячая бездна, полная голодных, трепещущих в предвкушении чудовищ.

– Ника… - странно, его голос был по-прежнему спокоен и тверд.
– Мне надо уехать.

Ее ответная дружелюбная улыбка сейчас - в этом аду показалась ему неуместной. Почти издевательской.

– Да, - он отвел глаза.
– Да. Так получилось… Командировка, - ложь клеилась плохо.

Ника склонила голову набок и замерла, прищурившись, вглядываясь в него. Теперь уже серьезно. Ее скульптурный, безупречно ровный лоб прорезали две вертикальные морщинки, которых он до сих пор никогда не замечал, а подвижные, готовые рассмеяться в любой момент губы сжались добела, почти исчезли.

Эда вдруг затопило невыносимое чувство предательства!

И он сорвал машину с места так резко, что она пошла юзом по мокрому асфальту. На одно жуткое мгновение он предельно ясно увидел перевернутое днище, колеса, вертящиеся под низким серым небом, и светлые волосы, втоптанные в грязь… Но безумный зигзаг все же вывел их на проезжую часть, и Эд, коротко просигналив водителю соседней малолитражки с зеленым от испуга лицом, помчался по привычному маршруту…

Ника была на удивление тихой и ничего не спрашивала. Хотя Эду казалось, что его неловкая ложь не обманет даже ребенка.

Он собирался в полузабытьи. То и дело ловил себя на том, что сидит, уставившись в одну точку где-то на грани мутного от дождевых подтеков стекла и холодного, полного осенней влажности воздуха. Тогда он встряхивал головой и снова принимался лихорадочно запихивать в сумку обычный дорожный набор: носки, паспорт, деньги, еще носки, зубная щетка, да, и еще одна пара носков не повредит…

Ника скрылась в комнате с телевизором, как только они вернулись. Проходя мимо в поисках бесконечных и абсолютно ненужных мелочей, Эд видел край клетчатого пледа, прикрывавшего ее коленки, и отблеск быстро подсыхающих волос…

В сотый раз встряхнув сумку, он остановился на пороге комнаты. И почувствовал себя мальчишкой, который, собравшись в далекий поход с друзьями, внезапно осознал, что сейчас придется просить разрешения у мамы. Чтобы избавиться от этого идиотского ощущения, он все-таки преодолел себя и подошел ближе к Нике.