Сафари во времени
Шрифт:
Я схватила его ладонь. От него так и пыхало жаром.
– Вадим, прости меня, – я не хотела его утомлять, но мне было крайне важно сказать, – из-за меня ты попал сюда, из-за меня ты… – слезы неудержимо покатились из глаз.
– Я не должна была…
Он приоткрыл глаза, пытаясь сосредоточить на мне свой взгляд. Лицо его резко побледнело, нос и подбородок заострились. Слова давались ему тяжело, но он заставил себя произнести:
– Я ни в чем тебя не виню. Мне лишь жаль, что нам было отведено так мало времени. Мы были чертовски хорошей парой.
Верманд яростно стучал по железным
– Верманд! – позвал Томми, прерывая стенания того у прутьев. – Верманд, скажи мне честно… у вас есть врачи, которые могут вскрыть череп и зашить пару сосудов?
– Что? – не понял Верманд. – Зашить сосуды в голове? Ты повредился рассудком? Это же невозможно!
Томас прикрыл глаза и взял меня за руку.
– Эмилия, мне очень, очень жаль. Теперь мы уже ни чем не поможем ему. Будь мы дома, была бы надежда, но здесь… прости… но у него нет шансов.
Я громко зарыдала вслух, понимая, что Вадим обречен. Невыносимое горе – снова потерять близкого человека. Как это было несправедливо! Не Вадим! Только не Вадим!
Тот снова, едва приоткрыв красные глаза, протянул руку и нежно убрал прядь моих волос за ухо.
– Эй, – прошептал он. – Не плачь. Мне уже становится лучше. Боль отступила.
Он осекся на полуслове, тяжело вздохнул и затих. Его рука опустилась и замерла. И я поняла, Вадима Надежнецкого, моего жениха, начальника и хорошего человека, больше нет. Передо мной лежала лишь его оболочка. Костюм для души, которая покинула его и теперь летает где-то в облаках. И я больше никогда не услышу его смех, не согреюсь его прикосновением и не очнусь в его объятьях.
– Вадим, Вадим, – звала я его в исступлении, но он лежал с закрытыми глазами и молчал.
Я плохо помню, что было дальше. Томми и Катрина пытались успокоить меня. Они обнимали меня и старались увести в другой угол, но я продолжала плакать, прильнув к груди Вадима. Не знаю, сколько прошло времени, но калитка в нашей тюрьме открылась, и в нее втолкнули вполне невредимого Алексея. Он сразу понял, что случилось, и, поспешил ко мне. Только ему удалось отвести меня в сторону. И только с ним мне стало немного легче.
Видимо, услышав от охраны, что один из узников умер, в темницу спустился Третий из Пятерых. Как только он подошел к клетке, Верманд бросился к нему.
– Изверги! Смотрите, что вы наделали!
– Это не наша вина, – вдруг испугался Третий. – Мы не знали, что все так серьезно! Я пытался помочь! Почему Видящая не излечила своего друга?
– Ему уже нельзя было помочь, – всхлипнула я и подошла к железным прутьям.
– Прошу вас, во имя всего хорошего, что есть в Долине, дайте мне похоронить моего друга.
– Вы не понимаете, – опустил голову Третий, – я не обладаю такой властью, как вам могло бы показаться.
–
Третий внимательно выслушал Верманда, глянул на меня, а потом опустил голову и сказал:
– Сделаю все, что в моих силах. Ждите ночи.
Я сидела у тела Вадима, и мне то и дело казалось, что он движется. Сначала разбудила всех, потому что решила, что он дышит. Потом потому, что он точно дернул рукой или ногой. В конце концов, Пешехонов рассердился на меня и отправил в другой угол. Сам он сел подле меня, одергивая каждый раз, когда я смотрела в сторону Вадика.
Время тянулось. Третий не приходил. Краем уха я слышала, как Алексей рассказывал остальным о том, что с ним происходило, когда его вызвал Совет. Почти сразу он согласился на их условия, желая потянуть время. Он хотел дать мне возможность вылечить Вадима и дождаться прихода друзей Верманда с подкреплением.
Мне начало казаться, что все это какой-то страшный сон. Стоит только заставить себя проснуться, и я снова окажусь дома в объятиях своего жениха, снова будет жив Рома, и никакой Кении, никаких восстаний, никаких неизвестных миру Долин.
Я снова взглянула в сторону Вадика, и мне показалось, что грудь его вздымается, а глаза открыты. Я встрепенулась и заплакала. Лёша, который успел задремать, проснулся от моего толчка, и, понимая, что происходит, взял за руку.
– Лёш, а вдруг он еще живой? – с надеждой в голосе спросила я, выводя его из дрёмы.
– Эмилия, мне жаль, но от него скоро уже дух пойдет, а ты все надеешься, – жестко ответил Верманд из другого конца комнаты, – если Третий не исполнит своего обещания, то через пару часов здесь станет невыносимо.
– Боюсь, что он прав, – согласился с ним Пешехонов.
– Конечно, ведь тебе все равно. Ты, наверное, еще и рад, что все так получилось. Теперь не нужно ни с кем и ничем мериться, – разозлилась я на него.
– Пытаешься свою злость на себя перенести на меня? – справедливо обиделся Алексей. – Мы не всегда с ним сходились во мнениях… и да, были влюблены в одну женщину, но разве хоть раз я дал повод думать обо мне так?
Я поняла, что веду себя глупо, шепча "прости", положила голову на колени и беззвучно заплакала. Катрина села по другую сторону от меня и обняла.
– Уж кто-кто, а я понимаю тебя, – участливо сказала она. – Никто не вернет нам наших потерь, но мы должны держаться. Я с тобой.
Но от ее слов легче не становилось. Я осознавала, что зря потянула Вадима сюда за собой, и теперь виновата в его смерти.
Наконец, на лестнице послышались шаги. В темницу вошло несколько воинов. Двое встали с луками. Четверо вошли в темницу. Они, ни слова не говоря, переложили Вадима на большое грубое покрывало, его грудь и ноги прикрыли несколькими цветами с крупными белыми головками, похожими на бутоны лилий. Видимо, это была часть ритуала захоронения у инферинцев. Двое стражников взялись за покрывало – один у изголовья, другой в ногах – и вынесли Вадика за дверь. Я встала со своего места, предполагая, что меня они возьмут с собой, но один из лучников громко сказал: