Сага о Бельфлёрах

Оутс Джойс Кэрол

Помимо происшествий с Мередитом и Джастином, о которых Бельфлёры с Лейк-Нуар в общем-то ничего не знали, была еще одна история — возможно, выдуманная — о том, как жена Хайрама, Элиза, улетела прочь на маленьком аккуратном гидроплане, списанном из флота; это произошло однажды утром, когда в доме еще все спали. Был ли пилот самолета ее любовником или, по чистой случайности, приводнившись на озеро, чтобы произвести мелкий ремонт, увидел крайне расстроенную женщину и подплыл к ней, осталось неизвестным. Как бы то ни было, она исчезла, оставив своего маленького сына, Вёрнона, которому суждено было горевать по ней всю жизнь. (Если только — если такое возможно — Вёрнон не нашел ее гораздо позже далеко за пределами империи Бельфлёров и за рамками этого повествования.)

А еще Гидеон не подозревал, что Лея уже давно тайными путями наводит справки об этой крайне сомнительный миссис Рэч (Кто

она, эта новая «любовь» Гидеона? Вот так Старый доходяга, кто бы мог подумать, в его-то возрасте! А кто муж этой шлюхи? Они богаты? Где они живут? Она любит Гидеона? Что она о нем думает? А о нас?..) — но безрезультатно. Цара держал рот на замке, а механики в аэропорту не могли сообщить ей ничего, кроме той детали (они повторяли ее наперебой, так что Лея невесело усмехалась), что Рэч всегда ходит в узких, облегающих мужских брюках с застежкой-молнией спереди, в куртке из дубленой кожи, едва доходящей до талии, в летных очках и шлеме, кое-как засовывая под него волосы по дороге к своему любимому самолету. Они уверяли также, что Рэч и Гидеон обменялись едва ли десятком слов, когда тот подошел к ней, чтобы представиться как новый владелец аэропорта — где-то в июле. (Услышав его голос, она вздрогнула от неожиданности: он звучал — действительно изменившись за последнее время, бедняжка Гидеон! — хриплым фальцетом, и повернулась, но лишь вполоборота, посмотрев на него в упор из-за плеча, и ее глаза за мутноватыми стеклами летных очков были прищурены, словно она не ожидала, что встретит в сумраке ангара мужской взгляд, полный похоти; она никак не отреагировала на слова Гидеона, даже не улыбнулась в ответ на его полную надежды улыбку, спросила лишь, какую погоду обещают сегодня — изменит ли ветер направление? Ожидается ли просвет в облачной завесе?

Порой в «Стрекозе», порой в кремово-алом «стинсон Вояджере» или в элегантном «Уитмэн Тейлуинде W-8» с европейским двигателем Гидеон устраивал гонки со своими новыми друзьями-летчиками, летая то к Похатасси, то в западном направлении, к Чотокве (эта гряда оказалась на деле совсем не опасной для маневров, ибо ее самый высокий пик, Маунт-Блан, имел в высоту всего 3000 футов), или на юго-запад, к гигантскому свинцовому овалу Лейк-Нуар; а иной раз они мчались на юг, к Нотога-Фоллз, где, по прихоти, могли приземлиться в местном аэропорту и провести пару часов в «Бристольском разбойнике» — соседнем баре. Гидеон с большим удовольствием проводил время с друзьями, хотя не очень-то верил в дружбу. Возможно, он чувствовал, что жизнь его на исходе; чувствовал, что его несет куда-то неистовый, жестокий, своенравный ветер, несет, даже не думая о нем, — но Гидеон не проникался к своим друзьям (Элвину, Питу, Клэю и Хэггарти) всей душой. Двое из них совершили в войну множество боевых вылетов на бомбардировщиках — и уцелели, третий, Пит, выжил после падения самолета на кукурузное поле к востоку от Серебряного озера. Они были отличные собутыльники, обожали травить свои байки про самолеты и давать Гидеону советы (в их разбитной компании он казался немного зажатым и, несмотря на свой изможденный вид и ввалившиеся глаза, выглядел довольно молодо) не только по поводу летного дела, но и вообще о жизни — в частности, насчет женщин. (Эта штучка Рэч! Подумать только! Страшна, как смертный грех! И всё же, поди ж ты.)

Они выпивали и возвращались в свои самолеты, выруливали на взлетную полосу и взмывали ввысь в дерзновенном упоении. Жизнь казалась такой простой, такой поразительно ясной, когда ты поднимался в небо; лишь земля таила беду.

Четвертого июля Гидеон и Элвин ухитрились провести свои самолеты под восьмипролетным мостом Похатасси с люфтом в четыре фута, с промежутком в 60 секунд. Другие пилоты, подлетев к мосту, теряли кураж или откровенно трусили и возвращались, чтобы заплатить проигрыш. (Ставки были невелики — 100, 150 долларов, плевые суммы для Гидеона, но он очень заботился о том, чтобы не оскорбить своих друзей.) А однажды Гидеон, Элвин и Хэггарти сумели «продеть нитку в иголку» между двумя гигантскими вязами, что росли в четверти мили от аэропорта, и только Гидеону удалось повторить этот трюк. Настоящие мальчишки, они были в невероятном восторге! Жизнь была такой легкой и понятной, в ней не было никаких невзгод — пока ты оставался в небе… А как-то раз, уже в середине августа, друзья гонялись друг за другом девятьсот миль кряду, направляясь на север, где у зятя одного из них была рыбацкая хижина. И умудрились посадить машины, правда не слишком аккуратно, на коротком участке проселочной дороги.

Так что у Гидеона были друзья, хотя он не очень-то верил в дружбу.

А еще у него была миссис Рэч, женщина, о которой он думал постоянно, но безо всякого удовольствия. (Гидеон

предложил ей, игриво, «хоукер темпест» — в качестве подарка. Вам он нравится? Так берите! Все равно вы — единственная, кто на нем летает… Он хотел подарить ей самолет, но она не знала, как на это ответить. Она медленно повернулась к нему, уперев руки в бедра, — повернулась, чтобы рассмотреть его, чтобы оценить. Она не боялась его, как женщина может бояться мужчину, и Гидеон почувствовал прилив восторга: он видел, что она боится его как мужчина мужчину, не понимая, это серьезное предложение или вызов. В конце концов, это означало — разве не так? — владение собственностью в несколько тысяч долларов.)

Разумеется, он пытался преследовать «хоукер». Время от времени. Неназойливо. Когда нападала охота. Он никогда не надеялся долго понаблюдать за ее самолетом, но каждый раз его тревожило то, с какой скоростью истребитель исчезал из виду: уходя на запад, он резко набирал две с половиной, а потом три тысячи футов и продолжал подниматься. «Хоукер» обладал двигателем в две тысячи лошадиных сил и мог покрыть несколько сотен миль за очень короткое время; но Гидеон не знал, куда летает на нем миссис Рэч, и даже — сажает ли она где-то самолет. Сам он поднимался приблизительно на две тысячи метров и летел на скорости сто сорок пять миль в час на запад, к горам Чотоква, постепенно теряя градус возбуждения (эта женщина была для него просто слишком стремительна). У него не было пункта назначения и никакого ощущения цели; он теперь едва ощущал себя Гидеоном Бельфлёром (да, он знал, что его прозвали Старым доходягой, и ему было наплевать); как только он отрывался от земли, как только поднимался над линией чахлых тополей, доставшихся ему вместе с заложенным за долги аэропортом, остальное теряло смысл. Ничто всерьез не тяготило его — и уж точно не сентиментальная тоска по женщине, которую он даже ни разу не видел в лицо.

Одиночество. Одиночество и полет. Словно подхваченный волнами воздушного океана, самолет летел без усилий, плавно. На высоте в семьсот-восемьсот футов привязанность к земле окончательно покидала Гидеона; он парил над ней свободно, и даже стремительное движение вперед, от которого дребезжали стекла, казалось, ослабевало. Сам взлет и резкий подъем происходили длинными толчками, но, как только Гидеон набирал нужную высоту, он чувствовал, как земля перекатывается под ним, совершенно безвредная. Даже двигатель на максимальной скорости был почти беззвучен и докучал ему не больше чем стук собственного сердца.

Что был ему весь мир и предъявляемые им права в этом пьянящем море невидимого, в этом головокружительном наслоении воздушных масс, в которых он плыл — невесомый, даже бестелесный, летящий не в будущее, нет — в небе не существовало никакого будущего, — но в забвение самого времени? Он уводил свой легкокрылый самолет прочь от времени, прочь от истории, от человека, которым он, безусловно, являлся столько лет, закованный именно в эту оболочку, наделенный именно этим лицом. Гидеон, Гидеон! — кричит какая-то женщина. Сколько тоски в ее голосе! Может быть, это Лея, его жена Лея, которую он любит настолько глубоко, настолько всерьез, что у него просто нет необходимости специально думать о ней? Или это чужая женщина? Которая призывает к себе, приди ко мне?

Гидеон, Гидеон!..

Несмотря на то что самолет летел на высокой скорости и то и дело подскакивал на перекрестных потоках воздуха, Гидеон совсем не ощущал стремительности полета. Да и там, внизу не было никакой спешки: лишь медленное, спокойное и равномерное, почти равнодушно-неумолимое шествие полей, разбегающихся дорог, домов, сараев, извилистых рек, озер и лесов — подвластных земле и, следовательно, времени. А Гидеон летел надо всем этим. Пустота здесь, наверху завораживала, потому что в ней таилась гигантская сила. Она выдерживала его самого, несла его самолет, колебля на невидимых волнах, которые, должно быть (как рисовал в воображении Гидеон), невыразимо прекрасны. Конечно, он не мог их видеть. Но когда он сильно щурился, то иногда…

Иногда ему казалось, что он почти разглядел… Но, возможно, это была только иллюзия. Безмерное принявшее его пространство, где отсутствует сила тяжести, должно вечно оставаться невидимым.

Одиночество. Одиночество и полет, свободное плавание. Абсолютное уединение. Над выстеленными туманом горами, сквозь обрывки облаков, на высоте четыре тысячи футов и поднимаясь выше, медленно и лениво, так что постепенно размывалась не только шахматная доска полей визу, но и вечный призрак взлетно-посадочной полосы, который преследовал Гидеона в течение первых тренировочных недель, тоже растворялся, затерявшись в громаде неба, которое вбирало всё, поглощало всё, даже не поморщившись.