Сага о Бельфлёрах
Шрифт:
Этот человек, которому суждено было стать дедом Джермейн — другим дедом, — в возрасте двадцати девяти лет был уже старшим служащим Первого национального банка Нотога-Фоллз. Если не считать франтоватого гардероба (конечно, он берег его для поездок) да привычки рассказывать довольно плоские анекдоты, он был серьезным и даже глубокомысленным молодым человеком — и потрясающе амбициозным; умным, трудолюбивым и потрясающе амбициозным, как однажды охарактеризовал его президент банка в разговоре с Ноэлем Бельфлёром. Он имел талант к банковскому делу и специализировался на ипотечных ссудах. И действительно во многом разбирался. «А мое финансовое положение тоже входит в круг познаний этого желторотого наглеца?» — спросил Ноэль.
Всем было очевидно, что Стэнтон Пим ухлестывает за Деллой Бельфлёр ради ее денег и собственности — или надеясь получить все это, когда она вступит
На рабочем месте в Первом национальном банке он появлялся в прекрасно сшитом строгом костюме-тройке, с почти военной выправкой и соблюдал полный официальный этикет. Пусть его дед, подобно рабу, трудился в беспощадном июльском зное на строительстве Великого канала и умер от неподтвержденного внутреннего кровоизлияния в возрасте сорока трех лет, когда пытался поднять полный черпак влажной глины; пусть его отец подорвал зрение и заработал горб, вкалывая по четырнадцать часов в день помощником бухгалтера на крупнейшей текстильной фабрике в регионе и был уволен после тридцати лет службы с символической «пенсией» — никто не знал, по какой причине, хотя наверняка это было связано с его необратимо ухудшающимся зрением и постоянно подавленным состоянием; но юный Стэнтон, казалось, ничего не знает об этих прискорбных несчастьях, а порой, когда его расспрашивали соседи по поселку, говорил — искренне, с почти очаровательной заносчивостью, — что вообще ничего не знает о своих родственниках, ни умерших, ни ныне здравствующих. Конечно, он отдавал своей матери часть своего жалованья и навещал ее при первой возможности, но его новые обязанности — его новая жизнь — оставляла ему не так много свободного времени.
Если на работу в банк, с его почти похоронной пышностью стиля (это был не самый крупный банк в Нотога-Фоллз, но располагался он в роскошном особняке с фасадом в неогеоргианском стиле, и его полы из искусственного мрамора хранили приятную прохладу; в окна были вставлены матовые, под хрусталь, стекла, а доступ к лестнице, ведущей в хранилище, был забран металлической решеткой, тяжелой, как в средневековых крепостях), юный Стэнтон одевался с элегантной сдержанностью, а на собраниях в методистской церкви, которые он посещал, появлялся не просто в скромном, но нарочито простом виде, — то по другим поводам, особенно в субботу и воскресенье, он одевался по самой последней моде и, будь он немного выше ростом и будь его глаза не так близко посажены, он мог бы считаться одним из самых блестящих «новых» молодых людей. (В те дни они кишели буквально повсюду — амбициозные сыновья фермеров или даже наемных батраков, вернувшиеся после армейской службы или после двухлетнего обучения в бизнес-школе; они были заметно выше своих родителей, обладали крепким рукопожатием и открытой улыбкой и не скрывали, что их привлекает иной образ жизни, чем тот, что вели их предки.)»
У Пима было максимум три костюма на каждый сезон, но, подбирая разные жилеты и ботинки (то белые, то белые с коричневым, то коричневые, то черные, в зависимости от времени года и времени суток), а также меняя галстуки и шляпы, ему удавалось производить впечатление не меньшего франта, чем по-настоящему обеспеченные молодые люди. (И уж куда большего, чем Бельфлёры — ведь Ноэль и его многочисленные кузены были гораздо сильнее увлечены лошадьми, охотой, рыбалкой, греблей и прочими чисто мужскими занятиями, чем светской жизнью.) Летом Пим почти всегда одевался в белое — носил белые брюки с тщательно отглаженной стрелкой, белые ботинки, полосатый красно-белый блейзер и даже белые перчатки — несмотря на всю их непрактичность (ведь, в конце концов, ему приходилось иметь дело с автомобилем — сначала «фордом» модели «Т», который требовал постоянного мелкого ремонта и пригонки, а после — с маленьким английским автомобилем, купленным с рук у одного из клиентов банка). Вот в этом пижонском летнем наряде и увидела его впервые Делла Бельфлёр на дощатой веранде гостиницы «Серные источники».
Он сопровождал в тот день дочь перчаточного фабриканта, которую Делла, конечно, знала, но они были едва знакомы и не особенно симпатизировали друг другу. Изящный молодой человек, ростом, пожалуй, не выше Деллы, с темными напомаженными волосами,
(Может, это была и не любовь с первого взгляда, однажды сказала Делла Джермейн, перелистывая страницы старого фотоальбома, я лично не уверена, что она вообще существует… А если и существует, то это явление аморально. Но есть такая штука, как мгновенное узнавание. Влечение. Интеллектуальное, абсолютное сознательное понимание ценности другого человека.)
Делле было в то время двадцать девять. Она не была хороша собой, не была даже — с ее длинным носом и прямым сардоническим взглядом — особенно привлекательна, но обладала горделивой осанкой и была известна своими здравыми суждениями и надежным характером; улыбка ее «— если она улыбалась — была очаровательна. На протяжении нескольких лет семья пыталась склонить ее к браку с дальним родственником, молодым человеком, живущим в Фоллз с овдовевшей матерью и занимавшимся в основном спекуляциями недвижимостью, со скромным, но достойным доходом; но это сватовство не имело развития, так как и Делла и молодой человек обходили эту тему молчанием. «Тебе совсем не нравится Элиас? — расспрашивали Деллу мать и тетки. — Он чем-то сильно тебе неприятен?.. Или ты просто упрямишься? Ну почему ты молчишь?»
Но Делла молчала и, хотя им с молодым человеком регулярно устраивали встречи и отправляли прогуляться вдвоем, отношения пары оставались в состоянии вялого равновесия. Они бы наверняка поженились со временем, но пока не было и намека на помолвку. У Деллы был поклонник, других претендентов на ее руку не появлялось; шли годы и, хотя ее мать и тетки без устали обсуждали эту ситуацию, сама Делла принципиально отказывалась говорить о браке. Ее полностью устраивало девичество. И вовсе я не упрямлюсь, твердила она.
И тут появился Стэнтон Пим.
Откуда он узнал об обращении Деллы в методизм и о том, что она посещает вечерние службы в небольшой деревенской церкви по средам (по воскресеньям — нет: семья не позволяла); каким образом ему удалось завоевать доверие ее тамошнего окружения (ибо Делла, как одна из Бельфлёров, предпочитала держаться особняком, несмотря на ее искреннюю приверженность религии); как он смог преодолеть ее подозрения — этого не знал никто. Но они вдруг начали «встречаться». Все говорили, мол, они «как два голубка». Ноэль узнал, что Пим посещает методистскую церковь только по средам и что в прошлом он не был особенно усердным прихожанином, а еще — что он стал ухаживать за Деллой спустя всего неделю после того, как перестал считаться одним из кандидатов на руку дочери перчаточного магната. Он хочет жениться на ней, говорили друг другу Бельфлёры с неподдельным изумлением, серьезно!.. Сам Пим настолько недооценивал отношение к себе родни Деллы, что всегда первый протягивал руку мужчинам, встречая их в обществе, и со своей самодовольной улыбочкой принимался рассуждать о погоде и рассказывать анекдоты. (Сам он обожал их и смеялся во весь голос, впрочем, конечно, не в замогильных коридорах Первого национального банка.)
Семья была резко против и открыто заявляла об этом — но Делла никого не слушала: она продолжала выезжать с Пимом на его «моррис-булноузе», крепко завязав украшенную цветами шляпку под подбородком, в радостном волнении, будто молоденькая девушка. Многие видели парочку на ярмарке штата, или во время лодочной прогулки на закате по Серебряному озеру, или в ресторане «Нотога-хаус» за ужином при свечах. Делла призналась даже, после настойчивых расспросов, что она познакомилась с матерью Стэнтона. (Мать, конечно, невыносима, Сухо сказала Делла, она все трогала меня за руку, заискивала и задавала совершенно невозможные вопросы — сколько у нас слуг, сколько в замке комнат и правда ли, что моего отца однажды похитили, — но сам Стэнтон тоже относится к своей бедной матери с долей иронии, осознавая ее недостатки; и он совершенно на нее непохож. Они две отдельные, самодостаточные личности.)