Сага о Годрланде
Шрифт:
— Ты вот что… Пока сиди, мы сами пустим слух, что один небольшой, но крепкий хирд ищет службу. У тебя ж все хускарлы?
— Кроме Хальфсена, — кивнул я, — но он толмач, знает и сарапскую, и живичскую, и фагрскую речь. Даже начертанные слова разумеет.
— Плохо, что Альрик болен, обузу себе на шею никто сажать не захочет.
Рысь всё же уснул, даже кахва не помогла. А Простодушный держался отлично, он и предложил, что делать:
— Про Беззащитного ничего не скажем. Он останется здесь вместе с Тулле. Мы будем их проведывать и искать лекарей.
— Так будет лучше, — согласился
— И оплату лучше прописать не только на хирд, но и за каждого хельта. А то станет у тебя три хельта, а платить будут как за хускарлов.
— И где жить будете, надо обговорить.
— И чей прокорм…
— И доспехи-оружие…
— И чтоб хирд не разделял, а то раскидает по разным поместьям, и потом пойди всех собери…
Я ошарашенно переводил взгляд то на одного, то на другого. Прежде-то мы так службу не проговаривали, даже когда хёвдингом был Альрик. На Северных островах и в Бриттланде куда как проще: вот кого надо убить, вот плата, и всё. И никто не думает ни о каких условиях. Разве ярл не накормит нанятый хирд? Даже если в деревне нет пустого дома, так всё равно разыщут всем место. А если не найдется крыши, так мы и без нее обойдемся. Вон даже Рагнвальд, когда собирал воинов со всех островов, чтоб сдержать тварей с земель ярла Гейра, и то не столько продумывал.
— Ты, брат, не пугайся, — усмехнулся Стейн, увидев мой застывший взгляд. — Мы поначалу тоже удивлялись. Но фагры — хитрый народ. С ними лучше всё заранее обсудить, а потом еще и записать, и у законника закрепить. Мы ведь споры решаем по чести, а коли ярл на попятный пойдет, его ославят так, что больше ни один хирд не ступит на его земли. А здесь иначе. Всё, что не записано, не в счёт. Если не прописать, что благородный должен вас кормить, вам придется покупать хлеб за свои деньги. Да и если прописать, вас могут кормить лишь вареным просом без мяса и вина. Потому лучше, Кай, посиди, подумай, в чем тебя могут обмануть, а когда будешь договариваться, требуй, чтоб всё записали в договор.
Болли Толстяк потянулся было к мясу, вздохнул, убрал руку. Даже в него уже ничего больше не лезло.
— Нас, дураков, еще на арене стращали хитромудрыми фаграми, и то мы сглупили. Только через зиму, когда на новый срок уговаривались, поменяли условия на более толковые. Если есть пара лишних астеронов, сходи к законнику, чтоб он заранее прописал все условия. Тогда ты и с благородным столкуешься быстрее.
— Нашего брата ведь еще почему любят, — добавил Толстяк. — Простые мы. Языков не знаем, грамоту тоже, и готовы жизнь класть за малую плату. Фагры нас за дурней держат, а сами слово свое легко продают.
Мы еще немного посидели и разошлись по постелям. А я, несмотря на обилие выпитого и съеденного, ворочался полночи, выдумывая, в чем нас могут обмануть. Так мерзко на душе было от этого города, что продался Бездновым сарапам, от фагров, что забыли про честь, от жары, что липла к телу и не давала продохнуть. Уже под утро я решил, что в Годрланде правят торговцы да законники, а на Северных островах — воины
Наутро мы распрощались с Болли и Стейном. Они еще раз сказали, что пустят слух о хирде нордов, что ищет службу. Хальфсена я отправил в город разузнать про лекарей и колдунов, в придачу послал с ним Рысь и Эгиля. Пусть парни прикроют нашего толмача, коли что, заодно получше узнают город да язык фагрский подучат.
Остальные хирдманы посовещались и снова пошли к песчанкам, вчерашние монеты от Толстяка, видать, жгли им мошну. Меня тоже звали, но я не пошел. Не потому, что не хотелось, нет, мне тоже любопытно было б взглянуть на фагрских женщин, да и не только взглянуть. Но я ведь хёвдинг! Мне не должно брать серебро у своих же хирдманов. Это я за них должен платить, я должен искать работу, я должен их кормить, чтобы потом они сражались за меня. А пока выходило иначе.
И дар мой никак не помогал.
Может, зря мы ушли из Северных морей? Неужто бы дела себе не нашли? Да и в Альфарики я тоже сглупил, надо было отдать Жирным Дагну вместе с женихом. Кто она мне? Никто, даже за сиську подержаться не дала, а я свой хирд разорил из-за этой бабы. Сейчас она, поди, лежит со своим Хотевитом под одним одеялом и измышляет, как бы им так выкрутиться, чтоб не возвращать серебро. А она ведь далеко не дура, может и вывернуться как-нибудь.
Сидел я так, грыз себя, бранил, а потом пошел к Тулле. Может, он что посоветует? Пусть хоть скажет, дурной я хёвдинг или нет.
Одноглазый нашелся в комнате Альрика, и мне стало совестно перед ними обоими. Перед Альриком — что держу в живых против его воли, а перед Тулле — что перекладываю эту ношу на него, вчера даже не позвал с собой на арену: кто-то ведь должен приглядывать за Беззащитным. При этом наш почти что жрец никогда не отказывался, не бранился, не жаловался, а делал то, о чем его просили.
Вот и сейчас Тулле радостно кивнул, приветствуя меня:
— Кай!
Я смотрел на него и пытался отыскать прежнего Тулле, с двумя глазами, без шрамов на лице. Того, что без умолку говорил о коровах, о разведении овец и о выращивании ячменя. Того, что тосковал по отцовскому хозяйству и мечтал как-нибудь осесть на земле, жениться и растить детей. Того, что в любой момент мог разъяриться и наброситься с кулаками на обидчика, а потом ничегошеньки не помнил.
Обращаясь к тому Тулле, я и выложил все свои думы и сомнения.
— Может, раскинешь руны, глянешь, что нас ждет? — спросил я в конце.
— Ты растешь, — задумчиво проговорил Тулле, — потому растут и твои страхи. Ты думаешь, потому появляются сомнения. Только зря пришел сюда, я не смогу их развеять. Я не умею заглядывать вперед. И руны нужны не для того, чтоб перекладывать на них решения, руны всего лишь помогают открыть волю богов, уже явленную в мир.
— А?
— Условие для получения благодати боги возложили на тебя с первой же прожитой зимы, потому руны раскрыли его. Но если бы Эрлинг пришел к Эмануэлю до твоего рождения и спросил, что боги задумали возложить на его сына, то не получил бы ответа.