Сага о королевах

Хенриксен Вера

Кальв промолчал. Да и никто другой тоже ничего не сказал.

В тот поход конунг отправился с небольшой дружиной. За драккаром Олава следовали всего двенадцать кораблей. Наступила зима, мы плыли вдоль заснеженных берегов, а море часто штормило. Где мы ни приставали, везде нас встречали бранью. Никто не хотел присоединяться к войску конунга.

Так мы доплыли до Ерена. Там Олав решил напасть на усадьбы, чтобы захватить добычу и заставить людей вступить в дружину. Но навстречу нам

выступил Эрлинг Скьяльгссон с большим войском.

Олаву повезло в той битве, и он смог заманить Эрлинга в ловушку. Корабль Эрлинга оказался в окружении всех драккаров Олава. Это произошло на Рождество.

Я не видела битвы. Мы с епископом Гримкелем и королевскими детьми сидели под палубой «Зубра». До нас доносился такой ужасный шум битвы, что мы с епископом не слышали голосов друг друга. Да и говорить нам было не о чем. Я думала о Тюре, королеве Олава Трюгвассона, и епископе Сигвате, которые сидели под палубой «Великого Змея» во время битвы при Свёльде.

Тюра так сильно любила своего Олава, что умерла от тоски после его поражения. А я сидела и мечтала, чтобы моего Олава сразила какая-нибудь стрела. Это было бы лучше для него и всех нас.

Когда мы вышли на палубу, битва уже закончилась. Дружинники Олава ставили паруса. На борту корабля Эрлинга не осталось ни одного живого человека. Сам Эрлинг лежал на носу драккара с раскроенным ударом топора черепом. Его седые волосы слиплись от крови.

Я перешла на корабль Эрлинга и стала на колени рядом с его трупом. Никто меня не останавливал.

— Что это ты делаешь? — закричал конунг.

Я не ответила, я стояла на коленях и молилась. Олав растерялся и ничего больше мне не сказал.

Когда я встала, он резко спросил:

— Ну и чего ты добиваешься?

— Господин, — ответила я, — я молилась за Эрлинга. Я молилась за человека, который мог бы стать лучшим твоим другом.

И я не скрывала своих слез.

Позже я узнала, что Эрлинг храбро сражался в той битве. Под конец он остался один против целой дружины Олава.

Конунг хотел было помиловать его, но один из дружинников, злейший враг Эрлинга, не послушался Олава.

Мы поплыли дальше на север. Весть о гибели Эрлинга быстро распространилась по стране.

И теперь нас уже встречали не просто бранью, но с оружием в руках.

В Стадланде мы наконец пристали к берегу. Конунгу тут же передали, что с севера к нам плывут корабли Хокона ярла, а с юга — драккары сыновей Эрлинга.

Олав решил скрыться от преследователей в горах. Мы зашли в узкий фьорд и поплыли к Валльдалю. С каждым днем количество наших кораблей все уменьшалось и уменьшалось — под конец у Олава осталось всего пять ладей.

Среди тех, кто оставил конунга, даже не попрощавшись, был Кальв Арнассон. Меня это совсем не удивило. Странно, что он вообще так долго оставался с конунгом Олавом.

Из Валльдаля мы направились в горы.

Там

Олав созвал тинг. В последний раз он попытался собрать войско, чтобы вернуть себе Норвегию.

Но на тинг почти никто не явился. И когда конунг спросил, в чем тут дело, ему ответили, что все очень хорошо помнят смерть Туре, воспитанника Кальва Арнассона.

Конунг помиловал двух наместников короля Кнута, но никто уже не верил в его доброту и справедливость. Даже когда он признался, что правил страной не всегда так, как было угодно Богу.

Наконец Олав понял, что проиграл.

Он распустил дружину. Нас осталось всего ничего — епископ Гримкель, несколько исландцев да Тормод Скальд Черных Бровей. Не покинул конунга и Эгиль Халльссон, бывший заложник Олава, которому была дарована жизнь. Мне казалось, что теперь-то уж Олав должен научиться ценить настоящую дружбу.

Мы поехали в Ёталанд.

— Ты, Эгиль, по моему повелению и с согласия конунга отправился домой еще из Вика и встретил нас здесь, в Ёталанде.

Ты предложил остановиться на зиму в доме богатого бонда по имени Сигтрюгг. Олав принял это приглашение, потому что не очень спешил воспользоваться гостеприимством Эмунда.

В доме Сигтрюгга мы с Олавом впервые за много лет делили постель. Я поняла, что так захотел сам конунг. Ему было нужно со мной поговорить.

И тем не менее начал он с брани.

— Ну, теперь-то ты довольна? Все получилось, как ты того хотела! Сестра шведского конунга обрела власть?

— Власть для чего? — возразила я. — Ведь насколько мне известно, ты поссорился с Эмундом.

— Ты можешь переубедить его, если только захочешь. Или думаешь, мне не известно, что ты способна обвести вокруг пальца кого угодно?

— А стоит ли просить Эмунда о помощи? Ни одна дружина не сможет вернуть тебе страну, в которой у тебя столько врагов.

Конунг ничего на это не ответил, а потом неожиданно сказал:

— Ты так горевала по Эрлингу Скьяльгссону. Не думаю, чтобы ты пролила хоть одну слезинку над моим телом!

— Может, и нет, — ответила я.

Тогда он не выдержал:

— За что ты так меня ненавидишь?

Я не стала пересказывать ему все свои обиды, а просто промолчала.

Олав тоже лежал в молчании. Я слышала, как он несколько раз сглотнул, и поняла, что он борется с собой.

— Ты хочешь сказать, что я трус, что я боюсь тебя? — наконец проговорил он.

— Я бы предпочла иметь мужем труса, но не насильника!

— Но с той ночи прошло много времени!

— Да, — только и ответила я.

Мы лежали в темноте и молчали. Я чувствовала себя израненным дубом, который изо всех сил пытается пустить новые побеги. Но если это захотел бы сделать конунг, то ему пришлось бы еще тяжелее — он был трухлявым пнем.

— Я тебя действительно ненавидела, — сказала я, — но сейчас все может измениться.