Саганы второго Солнца. Огни Ринеля

Версон Мария

Некий сосуд (образно принято считать, что этим сосудом является душа) наполненный энергией, которую маг преобразует в силу для контроля своей стихии. При рождении сосуда достаточно большого объема, есть шанс того, что к сосуду примкнёт свободный дух одной из четырёх стихий, и тогда носитель этого духа становится магом. Что до монахов – монахи не носят в своих сосудах духов. Душа монаха – чистый сосуд, и подобно душе любого человека (и только человека), она вырабатывает сияние. Монахов учат работе с пустой душой и поддержанию своего сосуда в чистоте для выработки наибольшего объема сияния.

Теорий, связанных с этими резервами и сосудами, построено великое множество. Каждый маг-мыслитель,

в основном это те, кому не удалось обуздать своего духа, придумывал свои теории и их интерпретации. Среди них была одна, которую сначала назвали абсурдной и нелепой, но она имела разумные закономерности и давала верные показания, и в итоге ученые были вынуждены её принять – теория о том, что резерв мага, он же – максимальный объем его сосуда, связан с длиной его волос, и что чем больше резерв, тем длиннее волосы. Конечно, их можно было стричь и делать с ними всё что угодно, но дальше определённой длины волосы носителей не росли. Поэтому большая часть монахов и магов не стриглись, демонстрируя знатокам этой теории свою силу и потенциальные возможности. Эта теория подтверждалась и тем фактом, что когда маг (или монах, или любое иное существо) находились на пределе энергий сосуда, то его волосы окрашивались белым, не седым, не серебряным, а белым, молочным, и если потерять весь цвет, то есть шанс того что духу станет нечем дышать внутри сосуда и он освободится, потеряв статус мага. Что и случилось с Луожи.

Вспоминая эту теорию, Стижиан задавался вопросом – как её вообще одобрили? Он не верил в такую ерунду и никакой статистикой и подтверждениями убедить его не удавалось. Хотя Стижиан не единожды доводил себя до белизны тогда практически терял контроль над сиянием.

В тот вечер, когда Луожи открыл глаза, он снова сомкнул их, впился руками в одеяло, подождал пока тактичный Актомири выйдет из комнаты, и заплакал, лишившись того единственного, что он так любил – магии, и самым горьким для него было то, что он понимал – винить ему некого. Его предупреждали об опасностях, но он всё же сунулся куда не следовало.

И в тот же вечер монтэрский монастырь принимал гостей: накрыли столы (которые от обычных, где монахи принимают пищу, отличались лишь тем, что кое-где поставили вазы с цветами), достали вино, треклятый виноград, заказали великое множество булочек, плюшек и тортов, которые любил кто-то из мастеров и точно любили маги, а монахам всё казалось вкусным. Помимо этого, в тот день на кухне готовили не юные послушники, на которых вечно вешают всю работу, а старшие, умевшие готовить не хуже шеф-поваров.

Вечером, когда уже стемнело, Амельера ходила по широким коридорам монастыря и среди всех его обитателей искала одного человека. Её приятно удивило, что монтэрские ученики, в отличие от учеников пятой школы инквизиции, где ледовичке так же удалось побывать, дебоширить и пьянствовать не стали: они не больше часа шумели в столовой, опробовали все вина и торты, что стояли на столах, и разбрелись каждый по своим делам.

Маги не были довольны: измученные тренировками со Стижианом и восхищенные его поступком и способностями, они всё пытались выведать у обитателей монастыря что-нибудь о уже известном на всю Орану монахе, но к своему неудовольствию, никто не мог рассказать им ничего интересного, лишь уже известное: он силён, он зазнаётся, слова никому не даёт сказать, любимчик мастеров и прогульщик общих занятий.

– Мастер Тео! – Крикнула ему вслед уже порядком уставшая Амельера, когда тот одной ногой ступил на лестницу, ведущую в подземелье. – Добрый вечер! Я ищу…

– Стижиана? – Тео понял о чем она и чего хочет, и ему это не нравилось.

– Да! Я весь вечер пытаюсь его найти, он, наверное, устал и ему нужен отдых, но…

– Видите ли, митта

Арьеннет, Стижиана не очень-то здесь любят. – Развел руками мастер, наблюдая за тем, как улыбка, мгновение назад сиявшая на лице мага, меркнет в непонимании. – И поэтому он старается и не появляться в монастыре в свободное время. Хотя его частое отсутствие это скорее причина, нежели следствие…

– Так где я могу его найти?

– Скорее всего, он… А зачем вам? – Тео нахмурил брови и наклонился чуть вперед, хотя знал ответ и видел желание в глазах девушки.

– Мы же завтра уезжаем рано утром, – моментально придумала Амельера, – и мне бы хотелось попрощаться. – Но эти слова явно не убедили мудрого мастера, но он, вспоминая годы своей юности, попросту не имел права вмешиваться во взаимоотношения его сына и этой девушки.

– Если выйдите из этой двери, – Тео махнул рукой направо, – то попадете на улицу. Вам надо идти вперед, мимо фонтана, через сад, и там вы увидите огромное дерево с очень пышной кроной. Я уверен, что Стижиан там.

– Спасибо! – Амельера поклонилась мастеру, несколько прядей её волос переползли через плечи и свалились вперёд. Магичка радостно улыбнулась и тут же выскочила наружу.

Стижиан чувствовал себя странно. Он лежал на самой толстой ветке любимого дерева, облокотившись о ствол, и думал. Раньше монаху никогда не доводилось сражаться с демонами, способными выкачивать силу из сосуда, да и с самими демонами он сталкивался редко, и, тем более, никогда их не убивал. Клятва "не убий" распространялась на все живые существа, в том числе и на демонов, их классифицируют как живых, поскольку у демонов есть сосуды. Поэтому с ними Стижиан поступал так же, как с виновными в чем-либо людьми – ловил и отдавал местным властям, но чаще – дожидался приезда магов. Они-то умеют разбираться с демонами. Наверное, поэтому их так не любят в народе: демоны умеют прятаться за самыми различными лицами, а не все люди способны понять это. После потрясений и трагедий, уже в воспоминаниях, человек может понять, что так было нужно, но когда маг потоком пламени испепеляет молодую беременную женщину, захваченную демонической тварью и готовую породить на свет нечто ещё более отвратительное, чем она, человек источает ненависть к магу. Нередко, эта массовая ненависть порождает облака негатива и подкармливает демона, доставляя магам дополнительные трудности.

Монах не помнил, чем для него может быть чревата сантиметровая, почти незаметная белизна в волосах, но этим утром он узнал это и не был в восторге: минимальный недостаток силы снижал регенерацию монаха почти до нуля и чуть ли не уводил в минуса, и сегодня он в этом убедился.

Взяв коротенький нож на кухне, с тонким лезвием, он провел им по ладони. По идее, эта тонкая мелкая царапина должна была зажить раньше, чем монах уберет лезвие от кожи – но нет, даже к концу дня царапина осталась и даже чуть-чуть подтекала – что было уж совсем странным и могло говорить о несвертываемости крови, а это чревато пагубными последствиями. Хотя какая-то часть Стижиана радовалась этому упадку, ведь он наконец-то сможет нормально отдохнуть и откреститься от бесконечных заданий Тео по вполне уважительной причине.

– Жуть какая… – Пробормотал монах, улыбнувшись. Он уже был готов впасть в сон из-за количества нескладных мыслей в голове, среди которых затесались Тео, с его наставлениями, Амит, с его вечно хитрой рожей, прекрасная и может даже любимая Амельера, придурковатый бывший маг Луожи, близнецы-огневики… снова Амельера.

– Стижиан!! – Сквозь сон услышал он свое имя. – Стижиан Ветру! – Ещё раз повторил знакомый женский голос, и раздались звонкие частые шлепанья туфелек на маленьком каблуке о землю. – Да куда же ты пропал!