Саламина
Шрифт:
– Но кто же назначает вожака?
– спросила одна из дам.
– Король? Я хочу сказать, хозяин собак?
– Нет, - сказала Брайен Оуэн - дочь своего отца и демократка, - вожака не назначают. Его выбирают.
Итак, вожаков выбирают в Америке подсчетом голосов противостоящих друг другу человеческих армий, в гренландских собачьих демократиях - испытанием силы собак. Собака, занявшая первое место в своей демократии, пользуется почти полным уважением всех остальных (это должно бы интересовать нас). Их преданность вожаку так велика, что они будут поддерживать и признавать его власть, даже если в стаю придет новая, более сильная собака. Конец, говорят, может быть трагическим - дуэль насмерть: собачьи выборы (неплохая мысль!)
Власть у собак, несмотря на жестокие иногда формы проявления,
О моих собаках. Под конец их было у меня шестнадцать, две хорошие упряжки. Ядро стаи составили собаки Иохана Ланге, их вожак стал великим вождем, сахемом всей стаи. Я увлекался собаками и многому научился. Мне нужно было многому научиться. Началось это в Уманаке.
Мы выехали на десяти собаках. Направились прямо домой. Весь Уманакский фьорд уже покрылся крепким льдом. В полдень, оглянувшись на Уманак, мы увидели, что пик светится красным светом, как раскаленное железо. Солнце взошло.
XXXVIII. РАЙСКИЙ САД
Солнечный свет, освещающий все; лед, по которому можно ехать; работа, которую нужно делать. Работа моя - писать картины. За тем я и приехал в Гренландию, благодаря этому, а может быть, ради этого, я жил и чувствовал себя почти хорошо, чуть ли не всюду, в одиночестве. "Если человек, - сказал Сократ, - увидит что-нибудь, когда он один, то сейчас же отправляется на поиски того, кому можно показать открытое им и от кого он сможет получить подтверждение своего открытия, и он будет искать до тех пор, пока не найдет кого-нибудь". Так художник, нашедший одиночество, вынужден выразить увиденное в такой форме, чтобы оно могло сохраниться, пока он будет искать и найдет своих друзей. Они подтвердят его видение.
Открытия. Разве мы, писатели, поэты, скульпторы, художники, делаем открытия? Да, никто не может достигнуть большего. Лейф, сын Эрика, Магеллан, Кук, архитектор, построивший первую пирамиду, строитель первой арки, Гомер, Шекспир, Эвклид, Ньютон, Эйнштейн - все они открывают, раскрывают то, что было и есть: материки, законы природы, человеческую душу. Допустим, что бог создал Адама. Но открыть, как бы впервые, как прекрасен божий Адам, должен был Микеланджело. И вечно мы, будто в первый раз, все должны открывать: как прекрасны восход солнца, луна, ночь, равнины и горы, земля и море, мужчина и женщина - как прекрасна жизнь. И будем ли мы совершать свои открытия в привычном для всех нас родном окружении или на чужбине в малоизвестных краях земли, мы найдем поле еще неисследованным, богатым нераскрытой красотой. Я из тех, кто много путешествует. Много лет назад в районе Аляски я нашел остров, который мне понравился, построил там себе жилье и принялся за работу. В двадцати милях от острова когда-то по непонятной причине был построен городок. Так как он находился на Аляске, то население его состояло из тех, кто приехал искать золото и не нашел его, из тех, кто нашел и истратил его, и таких, следующих за золотоискателями людей, как торговцы, содержатели отелей, содержатели борделей, содержимые в борделях и т.п. И все они дошли до последней крайности - были владельцами участков земли для застройки. Естественно, они объединились и образовали торговую палату, выпустили "литературу", выдвинули лозунг "Тихоокеанский Нью-Йорк". И так как им больше ничего не оставалось делать, то они надели на себя обрывки своих надежд и уселись на собственные хвосты в ожидании несмышленышей. Им было обидно, что я прошел мимо болота размером 25 футов на 100 на "Большом бульваре" и обосновался на острове. Думаю ли я, что там есть золото? Живопись? А это что такое? В худшем случае, решили они, я немецкий шпион, в лучшем - жалкий осел.
Кое-что из этих разговоров доходило до меня, но я не обращал внимания: я работал. Работу закончил почти через год. Запаковал весь намытый мною "песок", приехал в город и стал ждать пароход. В портовом складе внизу стоял ящик с моим "песком" -
Пяльте глаза, банкроты, владельцы недвижимости! На земле есть золото там, где вам и не снилось. Они пялили глаза.
Существуют, я слышал, магические палочки для отыскания скрытых в земле сокровищ, воды, нефти, может быть и для отыскания золота. Не думаю, чтобы эти палочки помогали. В искусстве они не помогают. Я имею в виду правила, формулы, предназначенные для того, чтобы указать вам, красива вещь или нет, или научить вас, как сделать ее красивой. Лучшие из них, пожалуй, похожи на старинную палочку орешника, помогавшую найти воду там, где она действительно есть, в чем ни вы сами, ни гадатель ни минуты не сомневались. Может быть, с красотой дело обстоит как раз наоборот. Может быть, не мы находим ее, а она, угадав ищущих, открывает им себя. Так по крайней мере произошло в одну февральскую ночь на дальнем Севере.
Наступило время ложиться спать. Я отложил в сторону книгу и вышел во двор. Ночь была безлунная, звездная, морозная и ясная. Темно, только на юго-востоке небо внизу слабо освещено, будто за холмом горят огни. Я любовался этим слабым светом, который вдруг превратился в сходящиеся снопы лучей, протянувшиеся кверху. От их прикосновения на юго-востоке зажглась медленно колеблющаяся завеса, свисавшая складками с неба. Быть может, это было вознесенное в небеса покрывало Изольды, и там, где его касалось дыхание ее желания, оно становилось горячим и светлым. Дыхание Изольды пробегало по нему, оно трепетало и волновалось. Это было так похоже на ее крик: "Он идет! Боже, он идет!" Завеса вспыхнула пламенем и зажгла небо.
Красота этих северных зимних дней кажется более далекой и бесстрастной, более близкой к абсолютной, чем какая-либо другая, виденная мной. Синее небо, белый мир и золотой свет солнца, связывающий эту белизну с освещенной солнцем синевой. Если мы, одухотворяя солнце, сочувствуем ему в его непрестанных усилиях заставить гармонировать между собой различного цвета предметы - озаренные багровым светом овины подходить к летним ландшафтам, дикие розы удачно сочетаться с лютиками, - создать гармонию там, где господствует умышленная дисгармония, то какое наслаждение, по нашему мнению, должно испытывать солнце, когда светит на снег. "Я ничто, - шепчет скромная белизна снега.
– Я приобщаюсь к тебе, милое солнце, к синему небу, на котором ты сияешь, и становлюсь прекрасной". В Гренландии открываешь, как будто впервые, что такое красота. Да простит мне бог, что я пытался эту красоту написать!
Я делал эти попытки непрестанно, прикреплял большой холст к стойкам на санях, как к мольберту, вешал мешок с красками и кистями на поперечину, клал палитру на сани. Поймав собак, запрягал их. Затем после бешеного спуска с горы, миновав полосу берегового льда - неизбежное начало поездки, - я откидывался на оленью шкуру с небрежной ленью султана и отправлялся на свидание. Прибыв на место, останавливал собак, поворачивал сани точно в нужное мне направление, раскладывал краски и кисти, принимался за работу. Чтобы рука, держащая кисть, не мерзла, я пользовался подбитой пухом варежкой без большого пальца, сквозь дырочку в ней вставлял кисть и держал ее теплыми пальцами. Временами писать становилось очень холодно, казалось, что кровь останавливается в жилах. "Это потому, - думал я, - что мы работаем головой, кровь расходуется в мозгу". Лестная мысль!
Если я решал кончить писать, мне нужно было только поднять собак на ноги (они все время лежали неподвижно), повернуть их, покрикивая "эу, эу" (налево) или "илле, илле" (направо), аккуратно сбить вместе, дав понюхать бич, подогнать отстающих, похлопать рукояткой по сапогу, чтобы они бежали быстрее, - и мчаться домой. Собаки подвозили меня прямо к дверям. При таком способе путешествовать - не все ли равно, что миля, что десять или двадцать пять?
Разница лишь в том, что, отправляясь в далекие поездки, я брал с собой запасы на несколько дней и для удобства устраивал базы. Обычно выбор мой падал на Нугатсиак: величественность фьордов близ Нугатсиака была просто невероятна.