Саламина
Шрифт:
Случилось это в Нугатсиаке, когда Павиа был в отъезде и его кифак (служащий) налил себе пива из хозяйской бочки и выпил столько, сколько смог: он напился вдрызг. Пьяный вышел, шатаясь, на улицу, на потеху толпе. Не знаю, что именно там произошло, я стоял в отдалении. Мортон был в толпе и, может быть, сказал ему что-нибудь вызывающее, а мальчик - тот был еще почти мальчик - ответил ему тем же. Во всяком случае, Мортон подошел к нему, сильно ударил его по лицу и свалил наземь. Мальчик поднялся на ноги и бросился на Мортона. Мортон снова сбил его с ног. Мальчик опять пошел на него, нарываясь на удары. Мортон избил его, страшно избил. Мальчик перестал нападать и ушел в дом. "Кончилось", - подумал я. Все это произошло очень быстро, я сразу не сообразил, что творится. Толпа отошла в сторону, драка напугала ее. Но вот люди зашевелились и начали разбегаться: из дому выскочил мальчик с ружьем
– Бросьте!
– крикнул я ему, - прекратите драку, идите домой!
Мортон повиновался. Мальчик, продолжая швырять камни, стал приближаться. Он что-то выкрикивал. Как я догадываюсь, это не было признание в любви. Слов я не понимал, но чувствовал их смысл по тону. Тон вполне соответствовал окровавленному, искаженному бешенством лицу. Раньше мне не приходилось слышать такой ритмической речи. Как будто бы затрудненное дыхание и тяжелые удары пульса навязывали словам свой ритм; с точки зрения искусства - героическая картина. То, что он говорил мне, когда я остановил его, звучало как бешеное песнопение. Но оставим мальчика за исполнением этой литании и последуем за Мортоном.
Его конура вряд ли выше пяти футов, а размер ее не более чем шесть футов на восемь. Стены из дерна. Пол был когда-то из дерна, но теперь его состав не поддается анализу. Крыша из дерна поддерживается жердями вместо балок. Более половины площади дома занимают нары; на них сидят две женщины и четверо детей. Постели, такие же засаленные, как и одежда женщин, сложены у стены за их спиной. В комнате стоит нечто, бывшее когда-то маленькой круглой железной печкой; она залатана старыми жестянками и замотана проволокой. Дверцы у печки нет, зола высыпается и лежит около нее кучей. В золе стоит грязная кастрюля, а в углу на полу - грязное мясо. Ух, как здесь воняет! Выйдем отсюда. Во всей области мало найдется домов хуже этого. Но Мортон не глуп. Из Копенгагена он вернулся с медалью, которую ему дал король, так он говорит. Медаль он продал за пять крон. Медаль не стоила пяти крон. Она стоила две: это была монета в две кроны.
XLI ТУМАН
Торжественное празднование "недели на родине" было устроено вечером в день нашего приезда. В доме Павиа к нему готовились столько дней, сколько требуется, чтобы поспело пиво. В Гренландии пиво создает праздник. И Павиа сварил пиво. Его было достаточно. Пива достаточно, когда все забывают о своих заботах и о самих себе, когда все любят своих ближних и показывают это, когда не умеющие петь поют, а те, кто умеют, не сердятся на них, когда все смеются по любому пустяку, когда все хотят, чтобы этот миг длился вечно и чтобы океан был полон пива, когда все думают, что стоящее на полу ведро полно пива, но вдруг кто-нибудь говорит: "Глядите, как я его опорожню единым духом", а подняв, убеждается, что оно пустое, - вот тогда пива достаточно. Так и было с ведром, со всеми бутылками, кувшинами, бочонками и бочками. Хорошо, черт возьми, что в океане вода, а не пиво: они бы стали откупоривать его, пробивая лед, и либо осушили бы океан, либо утонули в нем.
Это опять был вечер стариков. В своем репертуаре они оказались на высоте. Шестеро стариков танцевали: трое были из Игдлорсуита, трое из местных - гротескные таланты. Вначале выступили трое местных: один в кругу танцевал с барабаном, а двое других аккомпанировали его пению и танцу громким ритмическим уханьем: "Ух, а! Ух, ух, ух!". Толпа присоединилась к ним, и уханье разрослось в пульсирующий рев. Беата плясала и завоевала все сердца своей фантастической грацией. Эмануэль внес в исполнение фривольный оттенок. Петер Сокиассен превзошел всех своим совершенным актерским мастерством. Затем заиграла гармония, и от предыдущих впечатлений не осталось и следа. Топот ног в такт биению сердец. И сколько этих ног, какой топот! Темп был бешеный. За время обычного счета быстрого танца - раз, два, три, четыре - молодые люди успевали сделать шестнадцать па, по восьми в секунду, как я сосчитал. Не переступание с носка на каблук, а отдельный звучный удар всей ногой. Когда это проделывает сразу дюжина танцующих, то звук напоминает низкие глухие раскаты отдаленного грома. От мелькания пар, от топота кружилась голова. Все выполняется с поразительной точностью: кружащиеся
На следующий день началась буря: сильный снегопад и крепкий ветер. В промежутках между кафемиками мы работали, изготовляя новые, более широкие полозья для саней, так как снегопад сулил скверную дорогу на обратном пути. Вечером в просторном помещении торгового склада были устроены танцы для всех. Мы, гости, изголодались по ним. Насколько мне известно, танцы продолжались всю ночь. Так закончились большие празднества "неделя на родине".
Холодно, ветрено, густой туман, глубокий снег. Можно было бы проехать и без новых полозьев - некоторые так и сделали, - но на протяжении двух третей пути они облегчали езду. Мы выехали в десять; к полудню ветер затих, и вокруг повис низкий, густой туман. Земли не было видно, и только по слабо светящемуся участку горизонта мы могли ориентироваться, считая, что это юг. На свежевыпавшем снегу, конечно, не было никаких следов полозьев.
Некоторые считают, что люди, близкие к природе, обладают особыми способностями, помогающими им преодолевать трудности в дикой местности. Говорят, что они инстинктивно определяют направление. Но в этот день, когда мы ехали по неезженной снежной равнине в густом тумане, среди шести или восьми каюров нашей колонны обнаружилось достаточное расхождение во мнениях, чтобы рассеять всякую надежду на то, что хоть кто-нибудь знает, куда ехать. Их догадки расходились между собой в пределах дуги в девяносто градусов, и никто не высказывался уверенно. Никто, пока не заговорила Саламина.
– Вон там, - сказала она тем решительным тоном, которым говорила, когда, по ее мнению, сказанное не допускало обсуждения.
– Хотите соглашайтесь, хотите нет - там Игдлорсуит, а там Ингия.
Она указала пальцем оба направления. Абрахам, всегда относившийся с уважением к Саламине, согласился с ней и направился впереди нас в ту сторону, где, как она указывала, должна быть Ингия.
Я все время мучился со своими собаками. Из собак Иохана Ланге осталось всего пять, остальные были набраны из разных мест. Собаки не хотели держаться вместе и непрестанно то отходили, то возвращались обратно, как будто в поисках пропавших товарищей по упряжке. Я продал одну из абсолютно безнадежных Эскиасу и вместо нее подобрал превосходную другую. Но это была собака с норовом: она уперлась сразу, как только отъехали. Я водворил ее на место и бичом заставил бежать. Через сто ярдов она повернула назад, а когда упряжь остановила ее, легла, предоставив другим тащить себя. Этот фокус она проделывала много раз. Понадобилось несколько дней, чтобы заставить ее работать. Однако со временем она заняла свое место среди пяти аристократок - единственная чужая собака, принятая в число избранных. Она была белого цвета и хорошо подходила к ним по росту и виду. Может быть, у собак внешность имеет значение. Я отдал ее немецкой кинематографической съемочной группе, и когда собаку, посадив в шлюпку, повезли на моторный катер, то остальные пять все разом вошли в воду и поплыли за ней. Осенью все шестеро опять соединились. Их отвезли в Швейцарию, где снимали в отвратительной пародии на приключения в Гренландии. Один-два вечера они мелькали на экранах Бродвея, а затем исчезли, пав жертвами судьбы, которая заслуженно постигла актеров, игравших вместе с ними.
Мы ползли, зарываясь в снег, стараясь ехать по прямой. Мы направлялись к точке на суше, иголке в стогу сена. Достаточно было уклониться в сторону на пятьсот ярдов, чтобы не заметить ее. Следующая точка, если бы мы прошли мимо, оставив нашу цель справа, была бы каким-то пунктом на Баффиновой Земле. Но наконец перед нами выросла земля: Ингия! Саламина никогда не заявляла, что она что-то знает. Если ее хвалили за почти сверхъестественное чутье, она честно, в сильном смущении отклоняла похвалу. Но, по-видимому, она была наделена исключительно острыми чувствами, так тонко и верно согласованными между собой, что могла мгновенно получить ясное, полное представление о вещи, которая, казалось бы, еще оставалась скрытой. Ее восприятия получались как бы подсознательно и потому заслуживали еще большего доверия.
Теперь наш путь лежал вдоль берега. Собаки, чувствуя близость дома, приободрились. В пять тридцать мы уже были в поселке.
– Маргрета, есть для меня телеграмма? Нет? О господи!
XLII. КАЛЕНДАРЬ
Точно выгравированный, хранился в моей памяти календарь. Весь прошедший месяц я каждый день рассматривал его, будто это была книга прорицаний. Все пророчества его не сбылись. Телеграмма не пришла.
– Завтра, - сказали мне в Уманаке, - завтра, в первый хороший день почта отправится.