Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Если вы сами отдадите рецепт, — предложил Беркович, — это будет расценено, как добровольное признание и явка с повинной. Кстати, куда вы дели статуэтку Будды? Она, конечно, не такая дорогая, как рецепт, но тоже стоит немало.
— Да что вам в этом рецепте? — пробормотал Бенцетти. — Бумажка. Не стоило…
— Убивать человека, — закончил фразу старший инспектор.
Бенцетти молчал.
— Значит, — продолжал Беркович, — вы так и не догадались, при чем здесь Шестая соната для струнных?
— Для улучшения пищеварения, — буркнул итальянец.
— Вовсе нет, — улыбнулся Беркович. — Очень невкусный салат, верно? Вы думали, что в рецепте
— Эти, — сказал Бенцетти. — Что значит “сколько времени”? До готовности, естественно.
— До готовности, — повторил Беркович. — Вот потому и невкусно.
Итальянец поднял взгляд на полицейского и пожал плечами.
— Между тем, Россини ясно указал: слушайте Шестую струнную сонату! Я заехал в “Тауэр рекордс”, благо это оказалось по пути, и купил диск… Вот, читайте: в сонате три части, первая звучит ровно десять минут, вторая — только две с половиной, последняя — шесть. Вам ничего не приходит в голову?
Бенцетти, похоже, в голову приходили лишь мысли о том, что до родного Милана он доберется еще не скоро.
— Картошку, — назидательно сказал Беркович, — нужно варить десять минут и ни секундой больше. Цветную капусту — ровно две с половиной минуты, и если вам кажется, что это мало, то поверьте Россини, ему виднее. Ну и морковь — шесть минут. Не знаю, много это, по-вашему, или мало, но с точки зрения Россини — в самый раз.
— Мамма миа, — пробормотал Бенцетти.
— Консула я сейчас вызову, — сказал Беркович. — Когда он приедет, мы продолжим допрос.
Вечером, вернувшись домой, старший инспектор протянул жене лист бумаги — Беркович перевел текст на русский и аккуратно переписал в свой блокнот.
— Наташа, сооруди-ка салат по этому рецепту, — сказал он. — Говорят, вкуснятина. Сам Россини был в восторге.
Человек, который не мог умереть
Георгий Бергман сам вызвал «скорую» и все время, пока его везли в приемный покой больницы «Ихилов», вслух размышлял о том, что же он мог съесть, отчего его вдруг прихватило, почему такая боль в желудке, и поскорей бы ему сделали промывание…
Промывание Бергману, конечно, сделали немедленно, но это ничего не изменило в его судьбе: минут через десять после начала процедуры он потерял сознание, и пока врачи переключали аппаратуру, Георгий скончался, испытывая перед смертью сильнейшие боли, о чем свидетельствовало выражение его лица.
В полицию позвонил доктор Альперон, который несколько часов спустя после смерти Бергмана сел писать эпикриз и неожиданно обнаружил, что первоначально поставленный диагноз — острое пищевое отравление — странным образом не подтверждается лабораторными данными.
Доктор не хотел разговаривать с дежурным и требовал к телефону кого-нибудь из "вменяемых следователей", не объясняя, впрочем, что он при этом имел в виду. Подумав, дежурившая в это время на полицейском коммутаторе Дора Губерман соединила Альперона со старшим инспектором Берковичем, в результате чего эта история и получила неожиданное завершение. Попади "дело Бергмана" к иному следователю, преступник, скорее всего, так и не был бы найден, из чего не следует, что в израильской полиции мало толковых людей и лишь один Беркович семи пядей во лбу. Просто в нужное время Беркович вспомнил нечто такое, что мог вспомнить
Впрочем, по порядку.
— Не понял, — сказал Беркович, когда доктор Альперон закончил длинную и невнятную фразу. — Так умер ваш пациент или не умер, в конце-то концов?
— Я же ясно сказал, — раздраженно повторил доктор. — Бергман умер и, возможно, уже похоронен, но от того, от чего он умер, он умереть не мог ни в коем случае. Именно поэтому я думаю, что полиция…
— Давайте сначала, — попросил Беркович. — Я буду задавать вопросы, вы отвечайте коротко «да» или «нет», так мы быстрее разберемся в том, кто и отчего умер.
Через несколько минут старший инспектор уяснил для себя следующее: Георгий Бергман, репатриант из бывшего СССР, 53 лет, поступил в больницу с очевидными признаками острого пищевого отравления. Более того, будучи опытным терапевтом, доктор Альперон по ряду признаков, перечислять которые в телефонном разговоре было бы долго и бессмысленно, определил, что отравился Бергман грибами; разговор с родственниками (конкретно — с матерью и братом) покойного удостоверил правильность вывода врача — Бергман ел на обед грибной соус, который сам же приготовил из "даров леса", им же самим собранных в ближайшем к дому лесочке. Никаких сомнений в причине смерти у врача не возникло, и тело было выдано родственникам для захоронения (полицию, естественно, поставили в известность, прибывший на место сержант Лейбович с мнением врача согласился и против выдачи тела не возражал).
Что произошло потом? В лаборатории произвели анализ материала, извлеченного из желудка Бергмана в то время, когда он еще был жив. Результат: Бергман не мог отравиться грибами, поскольку никаких токсинов в пище обнаружено не было. Бергман вообще не мог ничем отравиться, поскольку пища оказалась настолько качественной, насколько вообще может быть качественной пища в наш насыщенный химикатами век.
Может, он на самом деле умер от сердечной болезни? — на всякий случай спросил Беркович и получил в ответ многозначительное молчание (наверняка в это время доктор Альперон пожимал плечами и поднимал взор к потолку).
— То есть, — резюмировал Беркович, — пациент умер от болезни, от которой умереть не мог в принципе.
— Так я это и сказал с самого начала! — закричал, потеряв терпение, доктор Альперон.
— Буду у вас через двадцать минут, — сказал старший инспектор и положил трубку.
Похороны Бергмана назначены были на три часа, тело уже перевезли на кладбище, родственники подъехали, и, по мнению Берковича, их оказалось раз в пять больше, чем могло быть у ничем не примечательного репатрианта, ни одного дня в Израиле не работавшего по причине острого нежелания трудиться в какой бы то ни было области народного хозяйства. Переходя от группы к группе, вслушиваясь в разговоры и задавая время от времени ничего, казалось бы, не значившие вопросы, Беркович выяснил, что на доисторической Бергман был директором большого металлургического завода, руководил коллективом в две тысячи человек, имел жену и двух сыновей, но один его сын в девяносто шестом погиб в дорожной аварии, второй уехал учиться в Штаты и почему-то прервал с отцом всякие отношения, а жена Лариса уже после переезда Бергманов в Израиль вильнула хвостом, как выразилась одна старая дама, и вернулась назад, в Челябинск, где стала сожительствовать с нынешним директором того самого комбината, начальником которого прежде был ее муж.