Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Что сообщать? Когда Дорнье был здесь, три человека в его присутствии удостоверили подлинность рисунка. Вариантов, как ты понимаешь, всего два. Либо за эти дни кто-то стер рисунок Моне и нарисовал свой, либо у экспертов и Хана было помрачение рассудка. Первое предположение — чушь, а второе — бред.
— Следовательно, — сказал Беркович, — существует третий вариант, который вы не рассматривали.
— Какой? — пожал плечами Хутиэли. — Не вижу третьего варианта. И Хан не видит. Он вторые сутки изучает рисунок так тщательно, как не изучал даже
— И что? — заинтересованно спросил Беркович.
— Ничего. Подпись стоит на обороте подделки.
— Рисунок в музее или у нас в управлении? — спросил Беркович.
— В музее, конечно. И Хан в музее. Если так пойдет дальше, он в этом музее поселится в качестве экспоната, и полиция потеряет выдающегося эксперта.
— Выдающегося, — с сомнением пробормотал Беркович. — Элементарную аферу раскрыть не может.
— Элементарную, говоришь? — возмутился Хутиэли. — И в чем она состоит, в таком случае?
— Откуда мне знать? — пожал плечами Беркович. — Но то, что все должно быть элементарно, это совершенно очевидно.
— Да? Может, ты и раскроешь эту аферу? — не на шутку разозлился Хутиэли. — А то ты слишком много теоретизируешь.
— Но я не спец по рисункам, — возразил Беркович. — А впрочем… Пожалуй, действительно съезжу в музей.
— К трем будь на месте, — предупредил Хутиэли. — Ты не забыл — совещание у майора?
Хана Беркович нашел в кабинете директора музея. Рон с мрачным видом сидел за журнальным столиком, перед ним лежал небольшой лист бумаги, размером чуть больше тетрадного, заключенный в тонкую пластиковую рамку.
— Я так и думал, — пробормотал Беркович, бросив взгляд на рисунок, изображавший старого еврея в кипе, сидевшего за столиком в парижском кафе.
Хан поднял на приятеля усталый взгляд и спросил невыразительно:
— Что ты думал? Что Рон не должен был так опростоволоситься?
— Нет, — покачал головой Беркович, присаживаясь рядом с экспертом. — Позволишь?
Он взял в руки рамку с рисунком и повертел в руках.
— Открывается довольно сложно, — сказал он. — Здесь на клею, а здесь пазы… Понятно. Скажи, Рон, — обратился он к эксперту, — ты доставал рисунок из рамы, когда проводил экспертизу?
— Нет, — буркнул Хан. — Мы только сняли картонку, которая была наклеена сзади, чтобы посмотреть на оборотную сторону рисунка. На ней мы и расписались.
— Тогда все понятно, — хмыкнул старший инспектор. — Хочешь, объясню, как было дело?
— Да уж, — язвительно произнес эксперт, — сделай милость.
— Все очень просто. В рамке было два листа бумаги, а не один. Верхний — с подлинным рисунком Моне, а под ним — поддельный рисунок. Вы изучили то, что находилось сверху и удостоверились, что рисунок подлинный. А потом расписались на оборотной стороне подделки. После вашего ухода Дорнье спокойно разобрал рамку, вытащил подлинник и собрал рамку заново. Теперь в ней оказался только один лист — поддельный. С вашими подписями.
Некоторое время эксперт, хмурясь, размышлял над словами
Вытащив лист бумаги из рамки, Хан принялся внимательно изучать пазы, в которые был вставлен рисунок.
— Да, — сказал он, наконец, — ты прав. Нам такое и в голову не пришло. Почему мы должны были думать, что в рамку вставлены два листа бумаги, а не один? Мы же не проводили экспертизу на плотность материала… Три дурака.
— Ну что ты, — смутился Беркович.
— А ты-то как догадался? — спросил Хан. — Ты ведь сразу сказал: “Я так и думал”.
— Видишь ли, — вздохнул старший инспектор, — как раз сегодня мы с Хутиэли обсуждали похожую проблему… Может ли человек делать два дела сразу? Вот я и подумал: а если в рамке было два рисунка, а не один? Ох, — опомнился Беркович, бросив взгляд на часы, — уже половина третьего, а в три совещание у майора.
— Спасибо, Борис, — поблагодарил эксперт. — За мной должок.
— Ах, — сказал Беркович, выходя из комнаты, — нам ведь еще работать вместе, вот и вернешь.
— Я хотел тебя спросить: как ты относишься к творчеству Эдгара По? — спросил Хутиэли.
— Замечательно, — с сомнением проговорил Беркович, ожидая подвоха.
— Я имею в виду классический рассказ “Украденное письмо”. Помнишь, полицейские искали конверт во всех углах, а он лежал на самом видном месте?
— Помню, конечно, — кивнул Беркович. — Более того, такое со мной постоянно случается. Вчера, к примеру, я полчаса искал пульт управление телевизором, а эта штука, оказывается, все время лежала у меня в кармане.
— Не тот случай, — вздохнул Хутиэли. — В карманах у Гиршмана смотрели, ничего там не было.
— О каком Гиршмане речь? — насторожился Беркович.
— Об Ароне Гиршмане, художнике, который умер два дня назад.
— Я читал, что он скончался от обширного кровоизлияния в мозг. Это что, неверная информация? Его убили?
— Информация точная. Гиршман умер от инсульта в больнице “Ихилов”. Проблема не в самом художнике, а в его завещании. Он ведь был богатым человеком.
— Наверно, — кивнул старший инспектор. — Выставки в престижных галереях, какую-то картину в прошлом году приобрел музей Прадо.
— Вот именно. Мне, честно говоря, все это не нравится. Мазня.
— Моше! — воскликнул Беркович. — Гиршман — известный примитивист!
— Я и говорю — примитив и чепуха, у меня внучка рисует лучше. Впрочем, это неважно. Дело, видишь ли, в том, что у Гиршмана это был второй инсульт. Первый случился год назад, после него у художника дергалась левая половина лица. Он понимал, что второе кровоизлияние может случиться в любой момент, но верить не хотел, думал, что будет жить вечно.
— Все мы так думаем до определенного времени, — вздохнул Беркович.