Салат из одуванчиков

Касаткина Елена

— Говно.

— Что?!

— Ах, пардоньте, компост.

— А вы зачем сюда?

— А где ещё быть садовнику? — Геннадий смачно затянулся, подержал никотиновую смесь во рту и, вытянув губы трубочкой, выпустил струйку дыма. — Каждому своё.

— Не стоит употреблять эту фразу, тем более здесь.

— А почему нет?

— Эта фраза была написана над входом в Бухенвальд и другие концлагеря.

— А разве здесь не концлагерь? — Геннадий посмотрел на остаток сигареты, зажатой между большим и указательным пальцами. Прицельно бросил

в сторону земляных холмиков, чьи очертания стали заметны уже привыкшим к темноте глазам.

— Не кощунствуйте.

— Йедем даз аене, — произнёс садовник на чистом немецком. — Немцы были не первыми, кто использовал эту фразу. Первым, кажется, был Платон. И смысл был несколько другой. Первоначальный смысл: каждый должен делать своё дело в объёме своих знаний, возможностей и условий. Именно это я и имел в виду.

— Вы интересный человек, Геннадий, вам не следует так самоунижать себя.

— Интересный! Что же все нос воротят от такого интересного человека?

— Может, из-за вашего пристрастия к алкоголю?

— Алкоголь — лекарство, а не болезнь. Болезнь интеллигенции называется СХУ.

— Только не надо материться, я этого не выношу, — поморщилась недовольно Агата Тихоновна.

— А я и не матерюсь, — хмыкнул Геннадий. — По мату у нас Акопчик спец. Такое загнёт, даже у меня уши трубочкой сворачиваются. Даже без акцента. СХУ — аббревиатура, расшифровывается как синдром хронической усталости. Поражает в основном людей творческих профессий. Кстати, болезнь классифицируется как вирусная, так что рискуете, дамочка.

— Меня Агата Тихоновна зовут. Вряд ли. Я к алкоголю равнодушна, — к горлу снова подкатила тошнота. — Знаете что, Геннадий, мне с вами интересно, и я хотела бы продолжить нашу беседу, но только не здесь, уж больно жуткое и зловонное место. Может, прогуляемся по парку, хочу оценить ваши творческие старания.

— Это ночью-то? — смутился садовник. — Цветы, они тоже ночью спят.

— Тогда давайте завтра. Утром или днём. Когда вы свободны бываете. А сейчас проводите меня в корпус, а то меня сейчас стошнит.

— Ох, и нежные вы, дамочка. — Геннадий шагнул вперёд и подхватил собеседницу под руку. — Агата Тихоновна!

Глава вторая

Утро — время жаворонков. Просыпаться рано — её многолетняя привычка, а не побочка старости, как многие думают.

Из акварельной синевы апельсином выплыло солнце. Зависло в сизом мареве. Всех снова ждёт изнуряюще жаркий день. Агата Тихоновна почувствовала першение в горле. В вечерних новостях предупредили о надвигающейся экологической беде. Тлеющие торфяники образуют дымовую завесу, отчего дышать становится всё труднее. Видимо, смог добрался и до их пансионата. Но пока в пределах видимости её окна воздух чист.

Агата Тихоновна быстро привела себя в порядок. Белая шёлковая блуза — самое то в жару, надо бы шляпку, но её она оставила дома, в ней могут узнать. Взбила расческой

короткие кучеряшки. Кто бы знал, как ей было жаль расставаться со своими многолетними прядями. «И чего она ими так дорожила? Гораздо лучше вот так. «Живенько». Как говорила Людмила Прокофьевна Калугина из «Служебного романа». Полюбовалась на себя в зеркало. А что? Ещё ничего. С этой стрижкой лет на десять помолодела. Довольно улыбнулась.

Так. Что ещё? Ах да, очки от солнца — тоже новый атрибут её нынешнего образа. Поискала на тумбочке помаду. Пришлось у дочери стащить, сама она уже лет десять губы не красила. Менять образ надо кардинально. Помады у Оленьки дорогущие, конечно, она психовать начнёт, когда пропажу обнаружит. Наплевать. Купит себе ещё. Провела вкусно пахнущим столбиком по губам. Надо же! В её время помады не пахли. Или она забыла? Посмотрела на часы. До завтрака времени много, как раз хватит прогуляться.

Ей очень нравилась эта утренняя тишина, отсутствие людей, отсутствие суеты во всём. Отличное время для разведки. Ни ветерка, ни звука…

Нет, кое-какие звуки всё же есть. Раздаются из хозблока.

Что за ранняя пташка в её излюбленную пору?

Агата Тихоновна остановилась. Кажется, она догадывается. Алкоголики — ещё одна категория людей, которые просыпаются слишком рано. Подозрения подтвердились.

Садовник Геннадий передвигался спиной вперёд, он тащил огромный белый мешок. И тащил он его в направлении того самого места, которое вчера произвело на Агату Тихоновну такое ужасающее впечатление. Долго ещё потом она не могла уснуть, ворочалась, всё время прикладывалась к бутылке с минеральной водой.

Когда фигура за углом исчезла, Агата Тихоновна последовала за ней.

При свете место казалось ещё более жутким. Три земляных холмика покрывали полчища насекомых. Кроме роящихся мух, Агата Тихоновна заметила и белые извивающиеся тельца жирных опарышей. Мухи спорили с ними за право обладания заветной насыпью, жужжали, толкались, перебирая лапками. От представшей картины снова сделалось плохо. И запах. Отвратительный запах, который вчера она по глупости приняла за ментол в сигаретах Геннадия, а после — за торфяной смог, о котором трубили СМИ, теперь не оставлял сомнений — это запах разложения. И это не гниющие отходы, у запаха животное происхождение.

Не замечая её, Геннадий вытащил из кармана перочинный нож, выстрелил лезвием и полоснул по мешку. Осевший мешок пнул ногой. Белый порошок вывалился из отверстия снежной лавиной. Агата Тихоновна почувствовала резкий запах хлорки и закашлялась.

Геннадий обернулся.

— А ты что здесь делаешь? — без злобы спросил садовник и наклонился над мешком. Схватил за днище и тряхнул, поднимая облако мелкой известковой пыли.

Защипало глаза. Агата Тихоновна громко чихнула.

— Иди отсюда, отравишься ещё. — Он принялся руками разбрасывать содержимое мешка по поверхности холмика. Мухи, злобно шипя, взвились чёрной тучей.