Салават Юлаев
Шрифт:
— Чаете, что сковали?! Сковали меня?! — с угрозой спросил Пугачёв. — А чем сковали? — Он стоял прямо, уперев руку в бок, говорил спокойно. — Именем царским в неволю взяли — словно уж откупили?! Да подняли не по себе, голубчики вы мои, килу наживёте! Народу — не вы одни — набралось: татары, чуваши, бегла заводчина, помещичьи мужики, а вы к чему подбиваете?! Бросить их всех да бежать на Яик… Там уж я ваш?! Уж там буду точный невольник! От солнышка и от звёзд хотите затмить!.. Якимка Давилин от вас, как пёс, надо мной
— Я пёс?! Что ты, государь?! — вставил с упрёком Давилин, всё время хранивший молчание. Он был «дежурный», всё время бывал с Пугачёвым и, чем бы ни кончилась эта борьба, не хотел потерять доверия своего «государя».
— По шерсти кличка — Давилин! — продолжал Пугачёв. — Давить, давить, задавить!.. До сына теперь добрались… Не отдам! Не отдам Трофима! Отрешусь от царского званья… Вот тут оно мне, на горбу, как гора лежит… Падаль, немец удавленный… Имя в могиле стухло, черви его сглодали, а я носи для вашей корысти кусок мертвеца в живом сердце?!
— Ваше величество, погоди, — примирительно вступил Коновалов, желая утихомирить вспышку.
— Про Степана Разина слышал, Василий? — повернулся к нему внезапно утихнувший Пугачёв.
— Ну?!
— В царя Степан не игрался. Ломил медведем — в том сила была… Алтари топтал…
— Ну?! — поощрил Коновалов.
Пугачёв словно забыл о ссоре и сказал просто, как бы давно решённое для себя:
— К народу от вас уйду. Народ меня не Петром — Емельяном примет. Не царь — Емельян Пугачёв, всей голутьбы атаман… Вот сейчас пойду крикну народу…
— А мы тебя свяжем! — степенно и полушутя сказал Коновалов. — Мы-то присягу Петру принимали, не Емельяну.
— Народ не даст. Народ вас самих разорвёт! — снова повысив голос, выкрикнул Емельян.
— Потише ори! — одёрнул его Лысов. — Кто разорвёт нас, кто? Что за народ? — насмешливо спросил он. — Яицкие казаки — народ! Нами ты и силён, а не сволочью крепостной, не башкирцами, не киргизом… Нам ты надобен, а без нас ты каторжник, тень от вчерашнего дня. Тьфу!.. В рот — кляп, руки — за спину, увезём на Яик, да и шабаш! Уж карета вашего величества запряжена стоит…
Емельян стукнул по столу кулаком.
— Молчи, собака! Сами призвали меня, так слушать!
Он выхватил из-за пояса заряженный пистолет. Лысов отступил. Круглые, как у совы, наглые глаза его хищно сузились и налились кровью.
— Яким! — крикнул он, обернувшись к Давилину. — Верёвку! Емельку вязать, Пугачёва!
Трушка схватил со стены саблю, с лязгом вырвал её из ножен и, весь дрожа от волнения, стал рядом с отцом…
Дикая, тупая злоба на взбунтовавшегося «царя» и его сынишку закипела в Лысове.
— А-а… змеёныш! — процедил он сквозь зубы, рванув из-за пояса пистолет.
— Лысов, стой! — в испуге выкрикнул молодой Почиталин.
— Митька!! —
Казак повалился, выронив свой пистолет.
Чика Зарубин с двумя пистолетами в руках заслонил собой Пугачёва.
— Назад все, собаки! — крикнул он, поднимая стволы на атаманов коллегии. — Я что с правой, что с левой — без промаха бью… На колени!..
Ещё в ушах у всех стоял звон от выстрела и лиц не было видно сквозь жёлтый пороховой дым, когда внезапно дверь распахнулась и в горницу ворвался писарь Максимка Горшков.
— Башкирцы валят! Башкирцы прорвались! — выкрикнул он.
И только тут все услышали шум, крики, топот многих копыт, ржание, раздавшиеся на улице. Увлечённые схваткой в доме, казаки не прислушивались до этого к уличному шуму.
Все в горнице оцепенели в ожидании, когда за спиной Максима явился Андрей Овчинников, с ним Салават, а за ними Кинзя, на верёвке ведущий войскового судью Творогова.
Атаманы военной коллегии переглянулись между собой и все разом поняли: Овчинников изменил им, привёл к Пугачёву башкир. Они не сообразили ещё, что означает связанный Творогов, но им стало ясно, что вся затея с уходом на Яик не удалась…
Яким Давилин первым нашёлся и кинул тулуп на мёртвое тело Митьки Лысова.
Пугачёв отступил шаг назад и опустился в кресло.
— Кто таковы? Почему без докладу? — строго спросил Пугачёв.
— Победа, ваше величество, без доклада влазит, — сказал Овчинников. — Генерал Кар конфузию потерпел от нас и убег с баталии. А сей батыр две тысячи человек привёл под руку твою.
— Как звать, молодец? — спросил Пугачёв Салавата. — Иди-ка поближе…
Но тот обалдело глядел на царя, словно не понимал по-русски. Он стоял у порога, не в силах сойти с места от удивления. Он узнал в царе чернобородого знакомца-купца, которого встретил на постоялом дворе Ерёминой Курицы.
— Слышь, государь зовёт ближе, спрошает, как звать, — подтолкнув Салавата, шепнул Овчинников.
— Башкирского войска начальник я, государ, Салават Юлай-углы, две тысячи человек я привёл. Два дня нас к тебе не пускают…
— Башкирцев ко мне привёл? Башкирцев? — переспросил Пугачёв.
— Ты сам ведь звал, государ…
Пугачёв грозно повёл глазами на атаманов.
— Набрехали, собаки?! Пошто про башкирцев брехали?!
Казаки потупились.
— А как же ты мог, богатыр, судью моего войскового связать? — строго спросил Пугачёв, указав на связанного Творогова.
— Судья ведь изменку делал. Пушки домой таскал, на Яик бежал.
— Проходной бумаги не кажет, ваше величество, а пушки тащит — на Яик собрался, и с бабой… Народ повязал его, государь, — сказал воротный казак, пришедший вместе с башкирами.