Салават Юлаев
Шрифт:
Нестройный ропот, гул одобрения и лёгкие выкрики остановили чтение.
— «Смертью их казните, рубите и вешайте, — продолжал старик твёрдо и громко, — выбирайте себе десятников и сотников, старшин и атаманов и судей из тех людей, кои вам любы, и пусть они по правде чинят управу…» По казачьим порядкам, значит, — вставил от себя чтец. — «Всех вас жалую вольным казачеством, жалую всех серебром, хлебом и солью, бородой и крестом и всякими угодьями, а кто противиться будет, тому смерть. А кто промежду моих слуг рознь и раздоры сеет, тому тоже смерть, головы их рубите и именье
Ещё не кончил чтец, как на колокольне загудел трезвон. В гвалте и шуме кончилось чтение манифеста. С криками пошла толпа к дому приказчика. Послышался дребезг оконных стёкол и крики. Салават потребовал приказчика к себе. К нему привели маленького, бледного, трясущегося старикашку с большим животом. За ним несли окованный железом сундук с деньгами.
— Сколько денег? — спросил Салават.
— Восемь тысяч с половиной, да ещё медью на тридцать три рубля, — трясясь, отвечал старичок.
Салават посадил считать деньги двоих башкир. Когда деньги были пересчитаны, сундук запечатали заводской печатью, которую Салават взял себе.
Заводчане волновались и шумели на площади, выбирая атаманов и сотников. Женщины судачили, стоя кучками в стороне от схода, и, радуясь больше мужчин, говорили: «Мы теперь вольные казачки, не крепостные, не продажные».
К вечеру собрание закончилось, и к Салавату в избу пришёл новый атаман — литейщик Голубев.
— Когда выступать, сударь полковник? Наши казаки готовы в любой час. Каков приказ государя?
— Пока ждать надо, ружьё справлять.
— А кто теперь на Катавском заводе?
— Полковник Юлай, — отвечал Салават, умолчав, что Юлай его отец.
— Тоже, значит, из ваших, — разочарованно протянул атаман. — А что же, у государя русские-то есть ли начальники?
— Как нет? Есть! Вот Овчинников — атаман, Кузнецов — бригадир, Белобородов — фельдмаршал, Соколов — генерал…
— А пошто, не во гнев вам сказать, государь к нам аллаяров послал? Ну, ваши молодцы, конечно, к нам без обиды, а всё же не свой брат. Махомеданцы ведь вы, сказать по совести… Кабы русские — вы бы и на нижнем посёлке без драки обошлись. Мы, конечно, довольны, воля же. Офицера связали, целовальника кончили и знакомца вашего на дерево повесили — приказчика. Вы, по совести сказать, и церкву не тронули, а все не то…
— Государь сказал: наши, ваши — все равно дети мои, — старался объяснить Салават, слыша в словах заводчан обратную сторону рассуждений Бухаира. — Который элодей на бедных людей, того вешать. Кто царского слова слушает, тот как брат!
— Ет-то верно… Правильно ет-то, — подтверждали вокруг, но всё же во всех их речах чувствовалось недоверие.
Несмотря на то, что несколько ночей Салават плохо спал, он и теперь не засыпал, хотя впервые за всё время, с той поры, как оправился от раны, почувствовал усталость. Он лежал в тёплой избе, слушал гул пьяных голосов на улице и перебирал в памяти час за часом. С выезда из родной деревни постепенно довспоминал он до ребёнка, найденного в люльке в покинутой избе. Вспомнил и улыбнулся — это было то самое, что его беспокоило.
«Бедная ласточка в гнёздышке там одна! Съезжу к
Он проснулся от крика на улице и страшного стука в дверь. Одной рукой сжав спрятанный под подушкой пистолет, а другой напяливая холодную кольчугу, Салават подошёл к двери.
— Кто там? — крикнул он. — Что надо?
— Разъезд приехал, абзы, говорит, что солдаты идут от Белорецкого завода.
— Все на коней! — приказал Салават и поспешно стал одеваться.
Через несколько минут он со своим войском уже был готов защищать завод. Местные заводчане, вновь пожалованные казаки, ожидали этой первой для них битвы, как праздника. Их атаман объезжал ряды и кричал громче, чем надо:
— Держись, держись, братцы! Постоим за государя! Крепись! Смелей, земляки! Господа казаки, держись! Смотри не осрамись!
Новый разъезд примчался в завод с известием, что конный алай подходит и через несколько минут будет здесь.
Салават отдал приказ прятаться у домов, в самой густой тени. Сам он и десяток людей выехали к околице. Из темноты навстречу ехал большой, стройный отряд.
— Стой! Кто здесь? — крикнул Салават, смело выезжая вперёд с пистолетом в руке.
— Государевы слуги, — ответил передовой. — А вы что за люди?
— Я — полковник государев, Салават Юлаев.
— Салават, здорово! — послышался из темноты другой голос, и вперёд выехал маленький человек на белой лошади.
Он подъехал ближе. Салават узнал его — это был фельдмаршал Пугачёва Белобородов. Старый капрал, бывавший не раз на войне, он так держал свою команду, что никто не усомнился бы при взгляде на него сказать: «Едут войска царицы». В отряде Белобородова царили дисциплина и стройность, вот почему и примчались к Салавату так сильно встревоженные всадники.
— Наумыч, здравствуй! — приветствовал фельдмаршала Салават. — Куда идёшь?
— К тебе иду. Государь к тебе на помощь послал.
— Вот тебе и русский начальник, — сказал Салават, торжествующе обратясь к заводскому атаману.
Белобородовский отряд разместился здесь же, в заводе. Он не только был под командой русского, но и весь почти состоял из русских. Заводчане радовались:
— Теперь и поверить можно, что вы взаправду от государя. Когда пришли русские, тут уже без фальши!
Белобородов сообщил Салавату, что Пугачёв отступил от Оренбурга, два дня находился в крепости Магнитной, а теперь движется на Белорецкий завод и, быть может, вскоре же будет здесь.
— А Хлопуша с пушками? — не утерпел, перебил рассказ Белобородова Салават.
— Вот тебе и с хлопушками! И хлопушки не помогли против генерала Декалонга. И сам Афанас теперь не при нас, ещё ладно — и нас господь спас!
Салават не понял каламбура, но почувствовал недоброе.
— Где он?
— В Оренбурге, может, в холодной, а может, и под релей висит. Каждому животу свой конец бывает. Двум смертям не бывать, а одной не минуешь!..
С этими словами уже раздевшийся Белобородов широко перекрестился, лёг в постель и сразу с присвистом захрапел.