Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
И несмотря на просьбу императрицы «утеплить» взаимоотношения с австрийским фельдмаршалом, Салтыков никак не мог перебороть в себе неприязнь к Дауну, так мелко и подло обманувшего его в прошлую кампанию. Впрочем, не любили его и другие русские генералы, обозначая румянцевской краткой аттестацией: «Трепло!»
Дауну, конечно, плевать было на все это, ему — фавориту императрицы-королевы Марии Терезии — всегда обеспечено главное командование над австрийским войском и заведомое прощение всех конфузий и потерь.
В отличие от Марии Терезии, Елизавета
Таким счастливцем стал, например, бывший пастух Алеша Разумовский — кавалер всех орденов и генерал-фельдмаршал, не знавший, с какой стороны заряжается ружье и почему оно стреляет, впрочем, не кичившийся своим положением, а сохранивший до конца жизни доброе и простое сердце.
Утром фельдмаршал Салтыков, поднявшись со своей походной кровати, неожиданно упал, едва не разбив голову о стойку шатра. Открыв глаза, он увидел над собой испуганное лицо денщика.
— Что с вами, Петр Семенович?
— Не знаю, Проша, — прошептал Салтыков, почувствовав во всем теле неимоверную слабость. — Голова закружилась, и я… Пособи встать.
Денщик подхватил фельдмаршала под мышки, был он легок, поднял его, хотел отпустить, но граф сказал:
— Э-э, ноги что-то не мои, Проша. Пособи-ка лечь. Прохор помог Салтыкову лечь на только что покинутое ложе.
— Все, брат, — вздохнул Петр Семенович, — укатали Сивку крутые горки. Кажись, отвоевался солдат.
— Може, позвать лекаря? — спросил денщик.
— Зови, Проша, с четвертой гренадерской и заоднемя Вилима Вилимовича.
Канцлер, явившись к императрице, сообщил:
— Наш главнокомандующий Салтыков заболел, ваше величество, просит заменить его.
— Вот беда-то. Кем же его заменять?
— Он передал пока команду Фермору. Может, его?
— Ну вот. Тех же щей да пожиже влей. Фермор завалил нам позапрошлую кампанию, завалит и нонешнюю.
— Може, все-таки попробовать Бутурлина, ваше величество?
— А что пробовать? Больше некого. Посылайте Александра Борисовича, все-таки фельдмаршал, пусть оправдывает звание. Правда, тоже староват. А где ж моложе-то взять?
— Салтыков просит в письме разрешения вернуться ему в Познань, дабы не быть обузой армии на марше.
— Разрешите, конечно, пусть лечится. И немедля отправляйте Бутурлина, не дело армии без головы быть. Пусть перед отъездом ко мне зайдет.
Когда через два дня Бутурлин появился в будуаре императрицы, она там забавлялась с внуком Павлом Петровичем.
Фельдмаршал, несмотря на преклонный возраст, был статен и даже красив, не зря в свое время в фаворитах обретался.
— Ваше величество, я отбываю к армии. Пришел проститься и выслушать пожелания.
— Ну что ж, Александр Борисович, хочу вас обрадовать, я подписала указ о присвоений вам графского титула.
— Спасибо,
— И надеюсь, вы оправдаете наше к вам доверие, как оправдал в прошлую кампанию себя Петр Семенович. Увы, не меня одну болезни донимают, добираются и до моих фельдмаршалов. Павлушка, Павлуша, — вдруг обратилась Елизавета Петровна к внуку, воспользовавшемуся, что бабушка на мгновение забыла о нем, и начавшему раскачиваться на деревянной лошадке во весь дух. — Ты же опрокинешься и ушибешься.
— Не ушибусь! — восторженно кричал мальчик, продолжая сильнее раскачиваться.
— Анница, смотри, чтоб не упал, — велела императрица фрейлине и опять обратилась к Бутурлину: — Я что хотела вам сказать, Александр Борисович… Вот выбил меня из колеи, озорник. Да… Пожалуйста, Александр Борисович, прошу вас, возьмите вы в конце концов этот злосчастный Кольберг. Сколько ж можно?
— Возьму, ваше величество.
— Принудите вы этого забияку к миру, сколько ж можно крови проливать. Ужас. Может, оттого я и болею, что душа изболелась от мысли, сколько мы на войне людей теряем.
— Принудим, ваше величество.
— Ну езжайте с богом, Александр Борисович, да пишите реляции почаще и поподробнее.
— Буду писать, ваше величество.
Когда Бутурлин удалился, Павел Петрович, перестав раскачиваться, сказал:
— Салтыков поехал мир делать и не сделал, а этот ни мира, ни войны не сделает.
— Павлуша, — засмеялась императрица, — кто тебя научил так говорить?
— Никто. Сам, — отвечал мальчик.
— Ах ты, бесенок, — ласково потрепала его бабушка за вихры. — Сплюнь, а то сглазишь.
— Не сплюну! — упрямо насупился шестилетний великий князь. — Как сказал, так и будет.
18. Взятие Берлина
Узнав о соединении короля Фридриха и принца Генриха в Саксонии, Салтыков, уже не подымавшийся с ложа, призвал Фермора и сказал ему:
— Вилим Вилимович, идти сейчас в Саксонию — это нарываться на великое кровопролитие, в котором еще неведомо, чей верх станет. Поэтому, пожалуйста, немедля отправьте Тотлебена, Чернышева, Панина и казаков на Берлин. Это самый удобный момент налетом взять его. По взятии пусть уничтожат все оружейные и пороховые заводы и возьмут контрибуцию. Она нам будет весьма кстати на покрытие наших трат на кампанию. Да чтоб стереглись короля со стороны Силезии.
Фермер собрал военный совет, на котором и было принято окончательно решение по рейду на Берлин.
Когда генералы стали расходиться, дежурный офицер напомнил Фермору:
— Вилим Вилимович, я же просил вас.
— Да, Захар Григорьевич, задержись на минутку, — окликнул Фермор Чернышева.
— Слушаю вас, ваше превосходительство.
— Вот мой генеральный дежурный подполковник Суворов просится в дело. Возьмите, пожалуйста.
— С удовольствием, — отвечал Чернышев и, оглядев невысокого худенького подполковника, спросил: — С казаками пойдете?