Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
Конференция под председательством канцлера выработала план дальнейших действий для обеих армий — русской и австрийской.
Получив его, Салтыков собрал генералов. Зачитал указ ее величества о повышении в званиях, вручении наград, потом передал Панину и Лаудону присланные из Петербурга шпаги с эфесом, украшенным бриллиантами. И уже в качестве нового фельдмаршала сказал:
— А теперь, господа, к плану, который для нас любезно изготовила Конференция.
— Весьма славно они там воюют по карте, — проворчал Фермор.
Салтыков покосился
— Итак, нам предлагается подвигнуть графа Дауна, изолировать принца Генриха в Силезии, навсегда отрезав от короля.
— Какая мудрость, — ехидно заметил Румянцев, и Панин прыснул в кулак.
Фельдмаршал взглянул на них, но лишь покачал головой с легкой укоризной. Замечания делать не стал, поскольку в душе был согласен с Румянцевым.
— Нам же предлагается вместе с корпусами Лаудона и Гаддика действовать в Бранденбургии против Короля и отрезать его здесь от принца Генриха. Далее… — Салтыков вздел очки и начал читать: — «Если граф Даун это исполнит, то граф Салтыков останется здесь на зимние квартиры, имея центром Глогау. Если же граф Даун это не исполнит, то все плоды победы будут потеряны. Поскольку наша армия по отдалению от своих границ и магазинов сама собою не может утвердиться на неприятельской земле, то граф Даун по всей справедливости должен приготовить ей безопасные и спокойные квартиры с магазинами».
— Что-то сомнительно сие, — опять подал голос Румянцев.
На этот раз поддержал его и Фермор:
— Гладко было на бумаге…
— Позвольте мне закончить чтение, — попросил Салтыков и продолжил: — «Как ни печально было бы графу Салтыкову не воспользоваться такими выгодами и не распространять своих побед далее или остановить операции в такое время, когда оставалось почти только покончить войну и по крайней мере положить тому прочное основание, однако он принужден будет отступить к таким местам, где армия могла бы найти необходимое по таким трудам отдохновение». — Фельдмаршал закончил чтение, отложил бумагу, снял очки, окинул взором свой генералитет: мол, вот теперь говорите.
— Какие стратеги, — опять съязвил Румянцев.
— Отчего же, — заметил Фермор, — по крайней мере, окончание вполне разумное.
— Как бы там ни было, господа, — заговорил Салтыков, — а сие нам предложено принять к исполнению, по крайней мере, в эту кампанию. Следует ознакомить с решением Конференции и графа Дауна. И это я поручаю сделать вам, Петр Александрович.
— Почему именно мне? — удивился Румянцев.
— А кому же?
— Ну хотя бы генералу Лаудону, он все же подчиненный Дауна.
— Именно поэтому я не хочу поручать ему. Вы от графа человек независимый, Петр Александрович, и можете даже потребовать исполнения решений Конференции. Лаудон, как его подчиненный, не имеет такой привилегии.
— Ну что ж, я согласен взять Дауна за горло, — сказал весело Румянцев.
Салтыков тихо засмеялся, погрозил Румянцеву пальцем.
— Никаких горл, братец, никаких горл. Все исполните вежливо, но твердо. Что делать с принцем Генрихом, он и без нас знает, а вот о магазинах
— Раз обещано, ваше сиятельство, я из него вытрясу эти магазины, — пообещал Румянцев.
Фельдмаршал добродушно посмеивался над горячностью молодого генерала, но был уверен, что уж он-то хорошо донесет и объяснит решение Конференции союзному главнокомандующему.
И действительно, генерал-поручик Румянцев воротился от Дауна в отличном расположении духа и даже привез с собой казначея австрийской армии с объемистым железным сундучком, очень немалого веса.
— Ваше сиятельство, Петр Семенович, извольте собрать наших генералов, для них есть приятные вести из Вены.
— Меня интересуют вести от Дауна.
— С этим в порядке, Петр Семенович. Но сперва надо отпустить душу на покаяние. — Румянцев кивнул на гостя. — Он исполняет поручение самой Марии Терезии.
Когда генералы собрались в шатер Салтыкова и расселись на скрипучих плетеных стульях, австриец-гость поставил на стол сундучок, отпер его и заговорил с сильным акцентом:
— Ее императорское величеств отмечай славный ваш победа награждай фельдмаршал Петр Салтыков бриллиантовый перстень, табакерка, украшенный бриллиант же и пять тысяч червонца.
И он стал извлекать из сундучка объявленные предметы и вручать их смущенному главнокомандующему.
— Спасибо, братец, спасибо, — бормотал Петр Семенович, принимая награждение. — Польщен, весьма польщен.
— Я хотел видеть генерал Фермор.
— Вилим Вилимович, изволь, голубчик.
Фермор подошел к столу, австриец вытащил кожаный мешочек.
— Вам ее величество дарует четыре тысяч червонец.
— Передайте ее величеству мою искреннюю благодарность.
И далее казначей вручил по две тысячи червонцев Румянцеву и Вильбуа, полторы тысячи Панину и даже генерал-квартирмейстеру Штофелю тысячу.
— Господа, ведь это же причина, — весело сказал Румянцев. — Ваше сиятельство, Петр Семенович, надо сие отметить, коль мы все сразу разбогатели.
— Валяйте, Петр Александрович, — добродушно махнул рукой Салтыков.
— А у меня уже готово, — сказал Румянцев и, захлопав в ладони, громко вскричал: — Эй, Васька, встань передо мной, как лист перед травой!
И в шатер вошел денщик Румянцева, неся перед собой ящик с позвякивающими там бутылками.
— Ставь к столу! — приказал Румянцев. — Господа, отличное вино, которое послал нам граф Даун побрызгать наши червонцы. Захар, открывай, — кивнул он Чернышеву.
Денщик Салтыкова Прохор притащил солдатские глиняные кружки. Чернышев разлил вино по ним, Румянцев поднял свою.
— Предлагаю тост за нашего главнокомандующего.
— Виват, — оказал Панин.
И все стали пить, только Салтыков держал свою, не прикладываясь к ней.
— Ваше сиятельство, в чем дело? — удивился Румянцев, опорожнив свою кружку.
— Да как-то за себя пить… невместно, братец.
— А за кого же вместно?
— За наших солдатиков, Петя. Не они бы, никакой виктории У нас не было б. Я пью за них, ратных тружеников наших.