Сам себе цикл. Дилогия
Шрифт:
— Именно так, — сказал Крестовский.
Ломтев закурил. Крестовский встал со своего места, сделал пару шагов, скрипнув антикварным полом, и открыл окно, чтобы кабинет заполнялся табачным дымом чуть медленнее.
— И на какой стадии этого гениального плана я получу обратно свою дочь? — спросил Ломтев.
— Как вы понимаете, не я это решаю.
— Да, это я уже давно понял, — согласился Ломтев. — Могу ли я поговорить с тем, кто решает?
— В этом нет необходимости, — сказал Крестовский. — Я — ваш куратор, и довожу до вашего сведения то, что вам
— Тогда вернемся к моему первому вопросу. Когда я получу Ирину обратно?
— Когда мы удостоверимся, что ребенок правильного пола, абсолютно здоров и его жизни ничего не угрожает, — сказал Крестовский после совсем небольшой паузы.
И Ломтев окончательно убедился, что Крестовский ему дочь не отдаст.
Все эти общие слова, все эти обтекаемые фразы, все это не слишком конкретные условия… Он будет обещать, будет тянуть время, завтра, на следующей неделе, через месяц, надо только сделать тесты, надо убедиться, она не готова, психологи не советуют, он будет обещать, врать и изворачиваться, но это только слова и они дешевы, и золотые горы завтра, которое может и не наступить, ничего не изменят в дне сегодняшнем. Хотя и золотых гор он тоже наобещает, в этом у Ломтева не было никаких сомнений.
И не вернет.
И даже не потому, что роды, возможные осложнения и детская смертность, хотя эти факторы при любом уровне развития медицины не стоит сбрасывать со счетов.
Не вернет, потому что других рычагов давления на Ломтева в этом мире нет. Он знатен, он богат, он стар и ему ни до кого, кроме дочери, нет дела. Верни дочь, и ты получишь настоящего князя, который стоит во главе пусть нового и не слишком влиятельного, но собственного дома, который обладает силой и который может слать дальним лесом всех, кто ему не нравится, и совладать с ним сможет только другой аристократ или какой-нибудь спецотряд СИБ, а это — шум, это — внимание, это слухи и сплетни, которые никому не нужны.
Тайные общества не должны любить шумиху и попадать в светскую хронику.
А ведь Ломтев до сих пор не был уверен, что это вообще его дочь, а не какая-то посторонняя девушка, играющая на камеру…
— Как я понимаю, мое согласие вам требуется только формально, — сказал Ломтев. — Для соблюдения видимости того, что у нас с вами — сотрудничество?
— Я не хотел бы, чтобы вы воспринимали меня так враждебно, — сказал Крестовский. — Ведь я…
— … всего лишь выполняете приказы, — согласился Ломтев. — Не берите в голову, моя враждебность направлена не против вас, а против этой ситуации в целом. Лично против вашей персоны я ничего не имею.
— Это хорошо, — сказал Крестовский. — Поверьте, вам нужно только немного потерпеть, и ситуация изменится.
— И после того, как вы вернете мне Ирину…
— Мы отправим вас обратно, — заверил его Крестовский. — Обоих. На то же место, где взяли, так сказать.
— И гарантией этого будет ваше честное слово? Слово аристократа?
— Боюсь, что других гарантий в этом случае не существует.
— Что ж, похоже, у меня нет выбора, — сказал Ломтев. — Я согласен.
— Да, да, — с видимым облегчением сказал Крестовский. — Я тотчас же отправлюсь на доклад.
— Я вас провожу, — сказал Ломтев, опираясь на трость и выдирая себя из кресла.
— Право же, не стоим утруждаться…
— Нет, я настаиваю, — сказал Ломтев.
Крестовский вздохнул, то ли смиренно, то ли обреченно. Он был из "сынов Гермеса", он был быстр и наверняка мог бы добежать до своей машины за то время, что Ломтев будет подходить к двери, но сейчас графу пришлось умерить свою скорость до скорости старика.
Они проковыляли до длинному, увешанному пыльными (старую прсилугу Ломтев, разумеется, разогнал, а новая до второго этажа еще не добралась) полотнами неизвестных Ломтеву мастеров коридору, до довольно скрипучей лестницы, ведущей в холл первого этажа. Весь этот путь Ломтев крепко сжимал в своей правой руке трость. Так крепко, что пальцы побелели.
В холле пол был каменным и не скрипел.
Ломтев остановился в середине, посчитав, что для исполнения роли радушного хозяина этого достаточно. За дверью стоял охранник из "путилинцев", остальные ползали по дому и прилегающей территории, модернизируя системы охраны и наверняка внедряя системы слежения, но этот нелегкий труд был весьма далек от завершения.
Крестовский вытер выступивший на лбу пот, словно спуск по лестнице дался ему с большим трудом. Словно ему тоже восемьдесят девять лет.
— Вам нехорошо? — спросил Ломтев.
— Нет, все в порядке, ваша светлость, — сказал Крестовский.
— Обстановка давит, наверное, — сказал Ломтев. — Она и на меня давит. Вся эта древность и антиквариат… Надо бы пригласить дизайнера, чтобы он все тут осовременил. Не можете кого-нибудь порекомендовать?
— Я найду специалиста, — пообещал Крестовский. — А сейчас я вынужден откланяться.
— Благодарю вас за приятность этого визита, — радушно сказал Ломтев, протягивая графу руку.
Левую, разумеется. Правой он опирался на трость.
После короткого замешательства Крестовский сунул свою потную ладонь в высохшую руку князя, и Ломтев сжал пальцы.
В момент рукопожатия массивный набалдашник трости смялся в кулаке Ломтева, а коротко подстриженные ногти снова впились в кожу.
Ломтев изучал вопрос.
Максимальная гравитация, при которой человек способен передвигаться без скафандра или экзоскелета, составляла 4–4.5 g. При гравитации в 5 g человек уже не способен пошевелиться.
Также было принято считать, что главное опасностью при высокой гравитацией является нагрузка на сердце, не способное перекачивать кровь в верхние конечности, но Ломтев полагал, что это слишком долговременный для его случая процесс.
Разумеется, летчики или космонавты могут испытывать и большие нагрузки, но они в этот момент, как правило, сидят или лежат в специально разработанных для этого креслах. При десяти g стоящий вертикально человеческий скелет ломается под тяжестью собственного веса.