Самая холодная зима

Черри Бриттани Ш.

– Майло, ты же знаешь, что мы друзья, да? – сказал Том до того, как я успел выбраться из машины.

– Да, конечно.

– Нет. Я серьёзно. Я знаю, что я новичок в этом городе, и я знаю, что мы разные почти во всех отношениях, но я считаю тебя своим хорошим другом. Так что, если тебе когда-нибудь понадобится с кем-нибудь поговорить… или просто помолчать, то я к твоим услугам. Возможно, я не такой тихий, как Крис, но я могу научиться молчать.

Я посмотрел на него и кивнул:

– Спасибо, Ти.

– Ти? – выдохнул он, прижимая руки к груди. – Ты только

что дал мне прозвище? Наши отношения теперь на таком уровне?

– Не раздувай из мухи слона, – проворчал я, открывая пассажирскую дверь.

– А вообще, это круто.

Я вылез из его машины, а он опустил окно и заорал:

– Увидимся позже, Ми-Ми!

Ми-Ми.

Я даже не ожидал, что мне это так сильно не понравится, но я был почти уверен, что он будет называть меня так до конца жизни.

Папина машина стояла на подъездной дорожке, и это был хороший знак. Я подумал, что он потеряет сознание где-нибудь в баре или его закроют за непристойное поведение, за то, что он помочился на стену здания или что-то в этом роде. Вместо этого я вошёл в дом и услышал, что он в спальне. Дверь была закрыта, но я мог слышать всё отчётливо, и невероятно ясно.

Он рыдал.

Захлёбывался на вдохе. Тяжело выдыхал.

Я не знал, что его горе может усугубить моё собственное.

Мы больше не были близки, но было что-то чертовски болезненное в том, чтобы слышать плач своего отца. Большую часть моей жизни он был решительным и жёстким человеком, который никогда не проявлял слабости. Слышать, как он разбивается на куски, было так странно.

Недолго думая, я попытался повернуть дверную ручку, чтобы проверить, как он там, но она была заперта.

Я опустился на пол возле его комнаты, прислонился спиной к стене и поджал колени к груди. Папа плакал от боли.

Я разбивался вместе с ним, сидя у этой стены, уткнувшись лицом в ладони.

Наши беды отличались друг от друга. Он потерял жену; я потерял мать.

И всё же мы оба разбились на миллион кусочков.

В этом вся особенность горя – оно не делает исключений. Оно просто топит всех и каждого.

Глава 12

Майло

Большую часть выходных я провёл, пытаясь взять себя в руки. Мне не часто бывало стыдно за себя, но я определённо чувствовал стыд, когда наступил понедельник и пришло время занятия со Старлет. Все-таки она стала свидетельницей моего полномасштабного срыва.

– Прошу прощения за пятницу. Я был не в себе, – пробормотал я, входя в библиотеку.

Я бросил рюкзак на стол и заворчал от головной боли. Никакое количество ибупрофена не облегчало дискомфорт. Наверное, мне следовало выпить больше воды на выходных, но я был не в лучшем настроении, чтобы предпринимать подобные действия.

Старлет улыбнулась мне. В её взгляде не было ни раздражения, ни осуждения, ни злости.

– Ты не злишься, – прокомментировал я.

– Нет.

– Почему ты не злишься? Я мог бы втянуть тебя в кучу неприятностей.

– Всё в порядке.

Она поёрзала на стуле, а затем протянула руку и положила

её мне на предплечье. Я проследил за ней взглядом. Мне следовало убрать руку, но тепло было слишком захватывающим.

– Почему ты трогаешь меня? – спросил я.

– Я говорила с директором Галло. Он объяснил мне, что случилось в пятницу.

Ох.

Это всё объясняет.

Она жалела меня.

Я отдёрнул руку и положил её себе на колени.

– Это был обычный день.

– Нет, – покачала она головой. – Это не так.

«Нет», – молча согласился я. Это не так.

Я пошарил в рюкзаке, чтобы вытащить учебник по математике.

– Я решил, что нам следует начать с парочки задач и… – начал я.

– Как её зовут? – вмешалась Старлет.

Я изогнул бровь:

– Что?

– Твою маму. Как её зовут?

Моё горло сжалось, я застыл на месте:

– Почему ты спрашиваешь меня об этом?

– Потому что я могу сказать, что она важна для тебя. Я хочу знать о вещах, которые важны для тебя.

«Она важна для тебя».

Как будто моя мать всё ещё была рядом.

Я ненавидел смысл этих слов.

В то же время мне понравилось, как Старлет это сказала.

Я поморщился:

– Нет, не надо. Тебе жаль меня.

– Мне тебя жаль, – призналась она. – Но ещё я хочу знать, что для тебя важно. Я испытываю эти чувства одновременно.

– Ты должна меня учить. Не спрашивать о моей личной жизни. Так как насчёт того, чтобы ты делала свою работу? – фыркнул я.

Её глаза встретились с моими, и она улыбнулась, совершенно не тронутая моим плохим отношением. Она скрестила ноги и откинулась на спинку стула, не сводя с меня взгляда.

– Мою маму звали Роза. Она была моим лучшим другом. Её самым любимым занятием в мире было самостоятельное изготовление вещей. Мыло, лосьоны. И свежее домашнее яблочное пюре – на нашем заднем дворе есть сад. У мамы была аллергия на собак, но она всегда прижимала их к себе, если они к ней подбегали. Она ненавидела овощи, но делала вид, что любит, чтобы заставить меня их есть. И она любила меня и моего отца до глубины души. Мы тоже её любили. Потеряв её, мы на долгое время потеряли самих себя. Мне потребовались годы, чтобы не плакать, глядя на её фотографию. Я всё ещё иногда плачу, но уже меньше. Однажды она сделала мне велосипед. Она сконструировала один для меня, другой для себя, и мы вместе катались на этих велосипедах по самым крутым холмам. Я широко раскидывала руки, а она касалась меня, делая то же самое, и мы вместе спускались с холма.

– Что ты делаешь, Стар? – прошептал я.

– Делюсь несколькими своими шрамами, чтобы ты почувствовал себя в достаточной безопасности и поделился своими. Если ты не хочешь делиться, это нормально. Я больше не буду настаивать, но я чувствую себя счастливой, когда люди спрашивают меня о моей матери. Мне нравится говорить о ней, потому что она всё ещё здесь – стоит мне только начать о ней рассказывать. Большинство людей соболезнуют и продолжают жить своей жизнью. Я не хочу поступать так с тобой, Майло. Я хочу знать больше.