Самая крупная победа
Шрифт:
— У-уф, устал. Отдохну немного… — Я походил по комнате, будто и впрямь разминая замлевшую спину и ноги, и, как бы между прочим, спросил Севу: — Да, а как ты умываешься по утрам?
— Как это — как? — удивился он. — Очень просто: открываю кран, подставляю под воду паль… то есть все руки. Потом провожу ими по лицу.
— Эх, ты! — презрительно оглядел я его. — Так только одни девчонки умываются. Надо знаешь как? — И я как только мог красочно расписал свое утреннее умывание. — Дядя Владя от удивления
— Надо бы и тебе так мыться.
— Ладно, — поджимая губы, ответил Сева.
— И потом, еще нужно учиться через скакалку прыгать.
Сева удивился:
— Как девчонки?
Я пояснил, что нет, по-боксерски. Сева сказал, что ладно, потом он возьмет прыгалки у своей сестренки Лидки.
Но мне это показалось оскорбительным, и я посоветовал лучше достать какую-нибудь другую, настоящую веревку.
Севу позвали ужинать, а я снова засел за уроки. За окном было черно, в стекла нудно колотил дождь, а по мокрому тротуару противно шлепала падавшая с крыши вода.
Заткнув уши, чтобы не слышать этих тоскливых звуков, я заставил себя читать. Но ни с того ни с сего вдруг вспомнил, что просил вчера мать выстирать тренировочные трусы, майку и носки — все насквозь пропотело! А вот не проверил, как она это сделала.
Отодвинув тетрадь, бросился на кухню. На веревочке аккуратно висело все мое тренировочное хозяйство. Успокоившись, снова занялся уроками, но не сделал и половины, как пришла мать с новеньким чемоданом.
Он был маленький, аккуратненький. И на нем сияли запоры и уголки — не как у Мишки ржавые.
— Это мне, да? — с грохотом выскакивая из-за стола, радостно воскликнул я. — Ой, мамочка, миленькая, спасибо!
Я подскочил к матери, у которой отчего-то навернулись на глаза слезы, и звонко поцеловал ее в обе щеки. Потом схватил чемодан и, не зная, куда его поставить, заметался с ним по комнате, сбегал на кухню за тренировочной формой и стал примеряться, как буду класть ее в чемодан.
— Но ведь я же еще не погладила, — сказала мать.
— Да ничего! Я только посмотреть — влезет или нет. Но в чемодан не только все влезло, но еще и осталось много свободного места.
— Как здорово! — закрывая его и подходя с ним к зеркалу, кричал я. — Да, мам?
9
На следующее утро я первым делом посмотрел, на месте ли чемодан. Он оказался на месте — преспокойненько стоял себе на стуле, густо чернел своими боками и сверкал уголками и запорами. Взяв его в руки, я собрался было опять посмотреть на себя в зеркало, да вспомнил, что нужно еще делать зарядку, умываться и завтракать.
Мышцы уже совсем не болели. Я, взобравшись на стул, распахнул форточку и начал зарядку.
В школе опять почти ничего не слушал, а только и делал, что думал
После уроков староста и председатель совета отряда, встав у двери, объявили, что никто домой не пойдет, а все останутся готовить стенную газету: одни будут рисовать, другие — вырезать и клеить, третьи — писать заметки, так как ящик для заметок пуст. Я попытался было отказаться, убедить, что мне срочно нужно в одно очень важное место, но из этого ничего не вышло.
Староста каменно сказал:
— Всем нужно, и тоже в одно очень важное место! — и растопырился у двери, чтобы никто незаметно не выскользнул.
Закончили все в третьем часу. Как-то так получилось, что из школы мы вышли вместе с Лилей. Она в одной руке держала портфель, а в другой — папку для нот.
Мне ни с того ни с сего захотелось сделать что-нибудь необыкновенное: догнать и остановить, например, за задний буфер трамвай, перебежать перед самым носом у троллейбуса улицу или там еще что-нибудь подобное… И потом, все вокруг было почему-то очень смешное, и без конца хотелось смеяться. Я изредка взглядывал на Лилю, все время собирался сказать ей что-нибудь, но ничего путного придумать не мог. Выручила она сама. Она спросила:
— И ты… тоже на музыку, да?
— Да! — почему-то, как дурак, ответил я, спохватился — на какую музыку? — и поспешно поправился, ненавидя себя за неловкость: — То есть нет! — и был очень благодарен, что она уже спрашивала о другом: не нужен ли мне опять учебник.
Я ответил, что нет-нет, спасибо, и опять, как дурак, не мог ничего придумать, и поэтому до самого нашего дома мы шли молча. Только когда уже совсем подошли, она тихо сказала, даже не глядя в мою сторону:
— До свидания.
— До свидания! — чуть ли не во все горло гаркнул я.
Дома я сразу же проверил, поглажены ли трусы, майка, носки. Оказалось, что все в порядке. И стал укладывать их в чемодан.
Дождавшись, когда можно было ехать во дворец, взял чемодан и вышел на кухню, будто для того, чтобы проверить, не оставил ли чего на плите.
— Ишь ты какой важный! — покачал головой дядя Владя и спросил: — Это ты куда ж? В баню?
— Нет! — обиделся я, хотя знал, что он нарочно про баню, чтобы меня позлить.
Ехал во дворец и все боялся, придет ли Мишка. Но когда вошел в раздевалку, сразу же успокоился: Мишка сидел в уголке. Он сказал, чтобы я садился рядом с ним, специально для меня занял место.
Пришли и табачники, которых Вадим Вадимыч не допустил до тренировки в первый раз: крепкий парень с добрым лицом, Ерема и Верблюд. Они, переодеваясь, говорили, что теперь даже и не дотронутся до папирос.
Тому, с добрым лицом, я почему-то верил, а вот Верблюду с Еремой — нет. Уж очень подозрительно бегали у них глаза.