Самая крупная победа
Шрифт:
А на следующий день было совсем мало времени на уроки: нужно было ехать на тренировку — и я опять почти ничего не сделал. Конечно, Вадим Вадимыч, как и предупреждал, рано или поздно с позором выгонит меня из секции.
Мишка переживал приблизительно то же. Он уже несколько раз не давал учителям свой дневник.
С невеселыми мыслями мы переоделись и вышли в зал, где уже все строились. Вадима Вадимыча не было, и староста, чтобы не тратить зря времени, крикнул: «Рав-няйсь! По порядку номеров рассчитайсь!» Но Вадима Вадимыча все не было. Староста группы, Борис и все старенькие, зная точность тренера, удивлялись, беспокойно поглядывали на часы.
Но
— Та-ак, построились? — оглядывая замерший строй, каким-то чужим голосом спросил он, точно не видел, что мы даже подравнялись. — Оч-чень хорошо… — Он прошелся по залу, явно подбирая, с чего начать разговор.
Потом остановился, поглядел поверх наших голов и со вздохом сказал:
— Не ожидал, никак не ожидал, что мои ученики могут обманывать. Плохо учиться — и скрывать это!
«Обо мне все узнал?» — переставая дышать, подумал я, позабыв даже в этот момент, что ведь никто в школе не знает, куда я езжу!..
Твердый взгляд серых глаз Вадима Вадимыча медленно прошелся по шеренге, остановился на Борисе, который теперь стоял рядом со мной. Тот сразу же опустил голову.
— Так как же это все-таки могло произойти, дорогой? — строго глядя на него, спросил Вадим Вадимыч. — У тебя, оказывается, каждую неделю тройки, а ты…
— Простите, я больше…
— Да как же это «простите»?! Да понимаешь ли, что ты наделал? Ты же бросил тень не только на себя, но и на всю нашу секцию! Сейчас меня этак вежливенько приглашают в учебно-спортивный отдел и любезно сообщают, что звонила твоя мама и просила, чтобы тебе не позволяли посещать тренировки, так как они тебе, оказывается, мешают учиться. Почему ты не занимаешься как полагается?
— Времени не хватает…
— То есть как это не хватает? Да ты его, наверно, просто не умеешь ценить. Да, да! — Вадим Вадимыч оглядел всех нас. — Можно все, решительно все успевать делать, со всем справляться, если только этого очень захотеть!
«Но как? Каким образом?..» — боясь, как бы он не прочитал мои мысли, подумал я.
— Да, если только очень этого захотеть! — строго повторил Вадим Вадимыч. — Мы частенько не задумываемся над тем, куда и как у нас уходит время: остановился на улице поболтать с приятелем; поглазел, как чинят грузовик; погонял по двору мяч; просидел за телевизором, хотя ничего интересного и не показали, а время не ждет. Оно идет и идет! И ведь что самое страшное, только в одном направлении — вперед, никогда — назад! А вот ты попробуй-ка строго учитывать его: составь для себя распорядок дня, в котором день распредели до самой последней минутки, и твердо придерживайся этого распорядка, и через неделю увидишь, что у тебя не только не хватает, а еще уйма свободного времени остается! «Да-а, — хмуро думал я, — хорошо говорить!..»
— Вот так, — закончил Вадим Вадимыч. — А сейчас одевайся и уходи. И не смей показываться до тех пор, пока в дневнике не останется ни одной тройки!
Поняв, что просьбы бесполезны, Борис, понурившись и косолапя, повернулся и пошел вон из зала, невнятно сказав под конец:
— До свидания, Вадим Вадимыч…
Я проводил своего учителя глазами. «Подождите-подождите, а кто мне теперь все показывать-то будет?»
Вадим Вадимыч, словно прочитав мои мысли, успокаивающе кивнул:
— Не беспокойся, не беспокойся, я тебя к себе возьму… — И громко скомандовал: — Напра-во!
И мы все
Когда тренировка окончилась и все побежали в душевую, я спросил Мишку, будет ли он составлять для себя распорядок дня.
— Вообще-то попробую, — хмуро ответил он, понизив голос. — Я вот только одного никак не пойму. Как же эти два… Верблюд-то с Еремой ухитряются! Вчера их встретил: в кино шли. Говорят: «Мы каждый день сюда ходим: знакомый киномеханик работает». А в дневниках ни одной тройки!
Придя домой, я первым же делом составил распорядок дня. Даже ужинать стал после, хотя очень хотелось есть. Повесил его над своим диваном, быстро заполнил тренировочный дневник и опять убрал его подальше. А когда пришел, как всегда, поболтать Сева — ему-то что: в четвертом классе не то, что в шестом! — я указал ему на висящий на стене листок.
— Видишь, что написано: «ужин», «устные уроки», «мытье посуды» и «письменные уроки»… Так что сам понимаешь — не могу!
И он, вздохнув, ушел.
На следующий день мне и самому очень захотелось пойти к Севе, потолковать о том о сем, сыграть в шашки или телевизор посмотреть, но не тут-то было. Оказывается, я еще должен выполнить черчение, повторить геометрию и литературу; кроме того, пол подмести и картошку почистить (мать придет из института поздно).
День теперь у меня начинался с того, что я в одних трусах делал зарядку при открытой форточке, сильно озадачивая дядю Владю. И раз от разу зарядка у меня получалась все лучше и лучше, а уставал я все меньше. И что самое непонятное — я все реже думал о Митьке, из-за которого, собственно, и весь сыр-бор загорелся. Все, что я узнавал и постигал в боксерском зале, было так интересно, что я почти забыл о нем.
После зарядки я храбро окатывался по пояс холодной водой, с аппетитом завтракал — ел все с хлебом! — и преспокойно успевал к первому уроку. Эх, посмотрел бы отец!
В квартире все просто диву давались. Что такое с парнем случилось? Раньше мочил под краном один только нос, не хватало времени выпить стакан чаю, как следует одеться: вечно мчался в школу с незашнурованными ботинками, а тут…
Севе я честно признался, что сначала было нелегко. Так хотелось лишнюю минутку в постели понежиться, а тут вскакивай и делай под открытой форточкой зарядку в одних трусах и майке, а потом и холоднющей водой умывайся. Но ничего не поделаешь: это укрепляет и закаляет организм и дает много добавочных сил.
Сева хмуро слушал-слушал и под конец пробурчал (добавочные-то силы и ему были нужны):
— Ладно, и я буду… — И каждый день после этого стал прибегать ко мне и подробно рассказывать, как делал зарядку и как здорово умывался.
Но через неделю выяснилось, что все это враки. Его сестренка, плакса Лидка, проболталась, что он никак не мог с постели подняться пораньше. А уж до холодной воды только двумя пальчиками дотрагивался.
— Зачем же ты меня обманывал? — в тот же день презрительно спросил я его.
Он опустил голову.
— Знаешь, что хочешь буду делать, только не это. Ну вот на, хоть иголкой уколи, — и протянул мне указательный палец.
— Да ладно уж, — смягчившись, оттолкнул я его. — Тогда хоть сырой ладонью по шее проводи, что ль.
Чтобы еще лучше закалиться и окрепнуть, я взялся за домашнюю работу, от которой раньше старался как-нибудь увильнуть: ходил в овощной магазин за картошкой, пилил и колол дрова для печки. Когда были перепилены и переколоты свои, за дяди Владины взялся.