Самая яркая звезда на небе

Tippilo

— Не потрудишься объяснить, зачем ты пришёл?

— Тебе противна моя компания? — он приподнял бровь. Солнце озарило его волосы и половину лица. Его глаза… Они были карими, как горький тёмный шоколад.

— У меня просто плохое настроение, — огрызнулась она.

— И что же так сильно тебя расстроило в этот чудесный день?

— Сейчас — ты.

Он пропустил это мимо ушей:

— Что ты читаешь? — спросил он. На её коленях лежала раскрытая книга. Как она могла забыть о ней? Ей нужно спрятать её от него, от всех, пока она не сможет в сохранности вернуть

её в библиотеку. Она закрыла её, стараясь скрыть от него любой намёк на название.

— «Изверги пятнадцатого века», — солгала она. Она сунула книгу в портфель и застегнула его. Трудно было сказать, поверил ли он ей, но она решила, что это не имеет особого значения. — А к чему хлеб? — спросила Гермиона, чтобы сменить тему.

— Хочешь? У меня есть ещё.

— Что? — какая странная беседа. Неужели она действительно сидела здесь и вела обыденный разговор с Томом Риддлом? Он выглядел почти жизнерадостным. Неужели он под проклятием Империуса?

— Я подумал, что мы можем накормить Гигантского кальмара — парнишка большой охотник до хлеба, — в доказательство своих слов он бросил между ними полотняную сумку с дюжиной, а может, и больше, длинных багетов. — Взял их на кухне.

— Ты взял этот хлеб у домовых эльфов, чтобы накормить Гигантского кальмара? — это уже слишком. Гермиона чувствовала себя измотанной, и у неё не было сил выпытывать у Риддла скрытые мотивы.

— Конечно, сегодня чудесный день, — если он скажет это ещё раз, она его проклянёт. Он что, пытался ей досадить?

— Почему ты не в Хогсмиде, как вся остальная школа? — спросила она тоном, не терпящим возражений.

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, — он отправил в рот кусочек багета.

Она облизнула внезапно пересохшие губы:

— Мои родители умерли, забыл? Мне некому подписать разрешение, — она почувствовала на лице тёплый ветерок. Она могла учуять запах свежих багетов, мха и воды из озера.

Здесь она провела много времени с Виктором. Когда он поцеловал её в первый раз, её щеки окрасились в насыщенный красный цвет, который не исчезал несколько часов. Это был её первый настоящий поцелуй, если не считать поцелуя Джордана Мэтьюса на перемене в начальной школе перед началом учёбы в Хогвартсе. Поцелуй с Виктором был страстным, и за ним последовало множество очень похожих поцелуев у озера, или в библиотеке, или за деревом на границе Запретного леса. Она так и не позволила ему зайти дальше, и он принял это.

Хоть они и продолжали общаться в следующем году, ей было трудно поддерживать романтику. Ей нравился Виктор, но не так, как она ему. Она закончила их отношения за несколько месяцев до падения сквозь завесу.

Она вспоминала всё это. У неё была жизнь, полная воспоминаний, которые никогда не случились. Пока. Разве хоть что-то имеет значение?

Нахмурившись, её лицо залила краска, когда она притянула колени к груди. Её взгляд стал размытым от приближающихся слёз, которые она сдерживала изо всех сил.

Она вся была на взводе с тех пор, как увидела свою семью в зеркале. Она плакала почти каждый день. Гасси заметила, но Гермиона не могла ни с кем поделиться

этой болью. Никому нельзя знать. Вместо этого она держала её в себе, пока не почувствовала, что трещит по швам. Пока она не потеряла себя в луже слёз, которые уже не могла сдерживать. Рано или поздно она утонет в этих слезах.

— Мне не по себе от плача… Ты собираешься заплакать? — спросил он, нервничая.

Она прыснула от смеха. У него не было такта:

— Боишься плачущих женщин, Риддл? — прозвучал её скрипучий голос.

Он долго наблюдал за ней. Она положила голову на колени. Волосы Риддла развевались на ветру, а его тёмные глаза искали её взгляда. Она не была уверена, что ему нужно, но бархатная мелодия его голоса призраком пронеслась между ними, когда он наконец заговорил:

— Только тебя.

····?·* ?? ?*·?····

Зачем он это сказал? Нельзя было открыть что-то ещё глупее? Рассказать ей, каким уязвимым она его делает, — это как нарисовать мишень на своей спине. Но смотреть на её слёзы отличалось от наблюдения за слезами любой другой девушки. Его никогда не волновало, что девочки плачут, — никогда не трогало. Зачастую именно он вызывал слёзы.

Это так чувствуется забота?

Он содрогнулся от этой мысли. Забота совершенно ни к чему. Она приводила к привязанностям, а он понимал, как важно ни к кому не привязываться. Все и вся в итоге тебя покинут. Можно рассчитывать лишь на самого себя.

Когда он заметил её в одиночестве в тени, он захотел сесть с ней — поговорить с ней. Он не мог её оставить. Ему нужен был предлог, и он поспешил на кухню и потребовал хлеб. Домовые эльфы выдали с лихвой.

Идея прийти туда покормить Гигантского кальмара показалась смехотворной. Никогда в жизни он не кормил Гигантского кальмара. Краем уха он слышал, что ему иногда давали хлеб. Но его никогда не тянуло попробовать. И всё ещё не тянуло, если быть честным.

— Вот, — он протянул ей багет, и она неохотно его взяла, разглядывая батон, будто он был чужеродным предметом. Затем она вскочила на ноги, подбежала к краю озера и швырнула хлеб с коротким всплеском.

Видимо, они и впрямь будут это делать.

Он не собирался следовать этому плану. Встав, он взял сумку с багетами и принёс её Гермионе.

Из воды показалось щупальце, которое обхватило хлеб, а затем затянуло его под тёмную поверхность воды. Теперь на её лице сияла широкая улыбка. Если это делало её счастливой, он будет стоять здесь весь день и кормить чёртова Гигантского кальмара.

— Есть ещё! — крикнула она, вытаскивая следующий батон и ломая его пополам.

— Говорят, Гигантский кальмар был здесь с основания Хогвартса, — сказал он, когда щупальце выросло из воды, протягиваясь к ним, как ребёнок, клянчащий угощение. — Некоторые утверждают, что озеро выкопали для его приюта.

— Интересно, сколько ему лет? — спросила она, пока кальмар убирал второй кусок хлеба из поля зрения.

— Кто знает? — Том протянул следующий багет Гермионе. Она взяла его из его рук, и их пальцы задели друг друга. От прикосновения её холодных пальцев его ударило током.