Самодержец пустыни
Шрифт:
В предисловии автор утверждал, что в основу его сочинения легли действительные события. Возможно, так оно и есть, подобных попыток было много. Как рассказывает Першин, примерно через год после казни барона кто-то из бывших унгерновцев, знавший, где спрятан клад, но опасавшийся ехать за ним в красную Монголию, познакомился с жившим в Китае французом по фамилии Персондер и объяснил ему, как найти нужное место под Ургой. За это он, видимо, должен был получить свой процент. Персондер, однако, не желая рисковать, решил действовать официально. Он явился в советское полпредство в Пекине и обещал по прибытии в Монголию указать местонахождение сокровищ, если ему гарантируют его долю. Соглашение было достигнуто, но когда Персондер прибыл в Ургу, от него стали требовать предварительных точных указаний. Подозревая, что его хотят надуть, француз отказался что-либо говорить и настаивал на том, что расскажет все только на месте. К нему приставили следователя по фамилии Шлихт с охранником, и они втроем отправились на “мотокаре”.
Першин был уверен, что с Персондером “разыграли комедию”, и клад обманом заполучили большевики, но как все было на самом деле, сказать трудно. Сохранилось письмо Персондера советскому полпреду в Монголии, в котором он назвал имена своих информаторов – это хорунжий Немчинов, чья жена гадала Унгерну на картах, и один из ближайших помощников Сипайло, тогда еще живой Панков. Первый якобы говорил о кладе в доме Тимоновича (бриллианты, 20 фунтов золота, 2 пуда серебра) и о закопанных на Желтуре 42 ящиках с золотом, второй – о ценностях китайских банков, зарытых близ Урги (бриллианты, золото, до десяти миллионов долларов). Впрочем, если верить Трилиссеру, начальнику ИНО ОГПУ, в указанных местах ничего найти не удалось. Самого Персондера он охарактеризовал как “тип авантюриста, бывавшего везде и всюду ищущего заработка на такого рода вещах, как слухи о кладах”.
Тем не менее поиски продолжались еще долгие годы. Повезло ли кому-то, не известно, при успехе никто бы не стал хвалиться удачей, но охотники за сокровищами Унгерна не перевелись до наших дней.
По гипотезе Витольда Михаловского, барон посвятил в свою тайну двоих поляков – Оссендовского и Гижицкого, которым доверял больше, чем русским. В конце 60-х годов XX века Михаловский тщательно изучил архив автора “Зверей, людей и богов”, обнаружил фотографии каких-то степных ландшафтов, по его мнению указывающие на место захоронения клада, и непонятные планы на клочках бумаги – вроде тех, что описаны у Эдгара По или в “Острове сокровищ”, однако применить свои находки на практике ему не удалось. Оссендовский давно умер, Гижицкого он тоже не застал в живых, но сумел побеседовать с вдовой. На вопрос, не собирался ли ее муж съездить в Монголию, не было ли у нее такого ощущения, будто его там что-то привлекает, вдова отвечала, что нет, о Монголии он никогда не вспоминал, зато часто говорил о своих либерийских плантациях и очень хотел увидеть их перед смертью, но осуществить эту мечту так и не смог.
Вторая жизнь
Разговоры о том, что Унгерн жив, пошли почти сразу после его казни. Выдвигалась следующая версия: красные не сумели его захватить, процесс был искусной мистификацией, в Новониколаевске под видом барона судили другого человека. Тогда же начали курсировать слухи, в основе которых лежала идея менее экстравагантная: судили действительно Унгерна, но в ночь после суда ему удалось бежать.
Вскоре после того, как ДАЛЬТА, телеграфное агентство ДВР, распространило отчет о новониколаевском процессе, во владивостокской “Вечерней газете” появилась заметка под характерным названием: “Унгерн или двойник?” Ее автор, скрывшийся за псевдонимом “П. Кр-сэ”, утверждал, что лично знал барона в Харбине, и по пунктам перечислил все странные, на его взгляд, детали этого отчета, вызвавшие у него сомнения в подлинности фигуры подсудимого.
1. Говорится, что Унгерн – высокого роста, с большими “казацкими” усами, с бородкой. “Ладно, – замечает по этому поводу П. Кр-сэ, – борода могла отрасти, но усы так быстро не растут, у него были интеллигентные усы. И он был среднего роста!”
2. Унгерн сказал, что до революции был войсковым старшиной, а от Семенова получил чин генерал-лейтенанта. Однако правда такова: в 1917 году барон был есаулом, и Семенов произвел его только в генерал-майоры [229] .
229
В 1917 году Унгерн был представлен к чину войскового старшины, но не получил его, а чин генерал-лейтенанта Семенов присвоил ему после взятия Урги.
3. “Что за чушь о создании срединной монгольской империи? Ведь Монголия была для Унгерна лишь базой для операций против ДВР!”
4. Почему барона судили в Новониколаевске, а не в Чите? Не потому ли, что там его многие знают в лицо?
Утвердительный ответ на последний вопрос, резюмирует П. Кр-сэ, разрешает и все предыдущие недоумения. Очевидно, что суд был фарсом, умелой инсценировкой; барон ушел на запад Монголии, как и собирался это сделать, а перед трибуналом предстал загримированный под него актер или двойник. Двойничество – не столь уж редкое явление природы. Всем харбинцам известен один железнодорожный служащий, который является буквально копией Николая II. Тем проще было найти человека, похожего на Унгерна: его внешность представляет собой “обычный интеллигентский тип, каких тысячи”.
Эта версия рухнула, когда унгерновцы появились в Харбине и в Приморье, но слухи
230
Про Колчака тоже рассказывали, что он не был расстрелян в Иркутске, а бежал в Монголию и пропал без вести где-то по пути в Китай или в Тибет. В. Хатчер в письме ко мне сообщила, что братья ее бабушки, сыновья П.А. Витте, лично видели Колчака в районе Налайхи под Ургой и даже говорили с ним. Он будто бы сказал им, что был спасен теми, кому поручили его расстрелять.
Иногда организатором побега выступал не кто иной, как главком ДВР Василий Блюхер. Его немецкая фамилия, чье происхождение тогда не было широко известно, служила весомым аргументом в пользу данной версии [231] , хотя она могла возникнуть и много позже – после того, как в 1938 году фотографии арестованного Блюхера появились в немецких газетах и денщик ротмистра австро-венгерской армии, графа Фердинанда фон Галена, погибшего в Карпатах во время Первой мировой войны, опознал в нем своего бывшего начальника. Можно предположить, что дожившая до наших дней легенда, будто Блюхер – это и есть попавший в русский плен и ставший красным маршалом фон Гален, породила легенду о спасении им Унгерна: один германский аристократ не мог не помочь другому [232] .
231
Дед Блюхера, крепостной крестьянин, получил ее от помещика, поклонника знаменитого прусского маршала эпохи наполеоновских войн.
232
По всей видимости, Унгерн и Блюхер никогда не встречались – нет ни одного заслуживающего доверия свидетельства об их личном свидании. Это, однако, не помешало А. Дугину воссоздать состоявшийся между ними разговор: “Оба говорят на немецком (Блюхер немецким языком не владел. – Л.Ю.). Блюхер рассказывает о евразийцах, национал-большевизме, об особой национальной линии в советском руководстве, которая лишь внешне прикрывается марксистской фразеологией, но на деле стремится построить гигантское континентальное традиционалистское государство не только в рамках Монголии, но на всей Евразии… Блюхер обещает барону полную амнистию и высокий пост”. Нетрудно заметить, что главком ДВР конспективно излагает идеи самого Дугина.
Особый вариант этой версии изложен в воспоминаниях португалки Бьянки Тристао. Она была сестрой милосердия у белых, потом какое-то время прожила в Харбине. По ее уверениям, Блюхер не только устроил Унгерну побег, но еще и помог ему уехать за границу. Как Борман и Берия, которых легенды объявляли спасшимися и переселяли в Южную Америку, барон обосновался в Бразилии. Это доказывалось приложенной к запискам Тристао фотографией – на ней мужчина, похожий на Унгерна, ласкает ручную пуму [233] .
233
Фотографию и записки Тристао разыскал чешский кинорежиссер Петр Садецки, когда после 1968 году жил в Германии и собирал материалы для документального фильма о Джа-ламе (Сообщено И.И. Ломакиной).
Другую фотографию такого типа Торновскому в 1937 году показывали в Шанхае. Она запечатлела троих мужчин в одежде буддийских монахов: слева – “благообразный и почтенный” старик, настоятель монастыря где-то в Бирме, справа – “ламенок” лет 15 или немного больше, а между ними – “высокий худой лама лет 42–45 и до поразительности похож на Р.Ф. Унгерн-Штернберга”. Про подростка с чертами “завки” (полукровки) сказано было, что это сын барона от маньчжурской принцессы.
Фотография демонстрировалась как иллюстрация к рассказу даже не о побеге Унгерна, а о воскрешении его из мертвых. “Легенда говорит, – приводит Торновский пояснения тех, кто показал ему этот снимок, – что высшие ламы Монголии не остались безучастны к судьбе Бога Войны. Они следили за его жизнью, и когда его привезли в Новосибирск, то, зная заранее, что его там расстреляют, купили алтайских шаманов, чтобы они теплое, еще не подвергшееся разрушению тело Бога Войны вывезли в горы, где их ожидали искуснейшие да-ламы. Они оживили его, залечили раны и через Тибет доставили в один из почитаемых и стариннейших монастырей Бирмы”. Туда же из Пекина был привезен его сын.