Самое главное приключение

Тэйн Джон

Доктор ответил не сразу. Он осторожно проделал разрез, стараясь не испортить внешний вид экземпляра — и отшатнулся с удивленным вздохом.

— Как! — воскликнул он. — Да ваш зверь свеж, как только что выловленный лосось!

— Разумеется. Помощник очистил его с помощью рома и скипидара, и я тут же засыпал уродца солью.

— Черт возьми! какая находка! Эдит, принеси мне самый вместительный сосуд и наполни его на треть спиртом. Ничего не понимаю. Миновали тысячелетия, но существо чудесно сохранилось. Мое предложение остается в силе, капитан. Отвезите меня на место, где вы нашли его. В день начала экспедиции двадцать

тысяч станут вашими.

— Двадцать тысяч превратятся во все пятьдесят, стоит мне рассказать вам остальное, — уверенно предрек капитан.

— У вас есть и другие образцы?

— Нет, но имеется набор первоклассных фотографий.

— Вы же сказали, что помощнику ничего не удалось заснять?

— Ему больше повезло в другой раз, когда я за ним присматривал.

— Доисторические животные?

— Кое-что получше, если я не ошибаюсь.

— Продолжайте, — взмолилась Эдит, — и расскажите, что еще вы нашли.

— Погодите. Может быть, мне стоит позвонить помощнику и попросить его привезти фотографии?

— Да, да! — хором вскричали слушатели. Эдит пододвинула к Андерсону настольный телефон.

Капитан дождался соединения и спросил, на месте ли Оле Хансен. Видимо, ответ был положительным, так как он попросил Хансена к телефону.

— Все в порядке, Оле! — завопил капитан, словно его верный помощник все еще находился где-то возле Южного полюса. — Доктор заглотал все — наживку, крючок и леску. Хватай прочее барахло и дуй сюда. Кристенсен объяснит тебе, как добраться. Прыгай в трамвай, да поживее!

Глава II

ТАЙНА СКАЛ

— Пока мы ждем Хансена, — продолжал капитан, — я могу рассказать вам, как он получил свои фотографии. Поскольку этот неуклюжий идиот, вероятно, сумеет заблудиться между воротами и задней дверью, времени у меня достаточно.

— Неужели ваш помощник Хансен так глуп, каким вы его описываете? — с неподдельным интересом спросила Эдит. — Если так, то его, должно быть, стоит изучить.

— Еще глупее, мисс Лейн. Второго такого любителя дурацких теорий на всем свете не найти. Что ж, предоставим ему искать дорогу сюда и займемся нашими делами. Я скажу вам, чего я хочу от вас, доктор, когда дойду до конца своей истории.

— Хотя вы, возможно, и не осознаете этого факта, — проницательно заметил доктор Лейн, — вы мне уже все сказали. Вы хотите, чтобы я оплатил счет за экспедицию по разведке этих новых нефтяных месторождений. Я не против. Мне достанутся окаменелости и все остальное в этом роде, а вы можете взять себе нефть. Убедите меня, что я должен сделать серьезное вложение, и вам не придется беспокоиться о финансах.

— Фотографии Хансена внесут последние штрихи в картину. Разрешите мне начать. Итак, утро после встряски было таким же, как и любое другое идеальное утро в южных полярных морях, однако море все еще покрывал густой слой мазута толщиной в несколько футов. Долгая, размеренная зыбь покачивала его на волнах длиной в милю.

Ночью я распорядился погасить топку: с пропитанными нефтью палубами и такелажем, мы не осмеливались рисковать. С первыми лучами солнца мы с помощником вывели людей навести порядок. Мы подгоняли их, как негров, чтобы они не думали о нефти. Не хотелось, чтобы они разболтали это дело первой попавшейся в порту акуле. Позже мы решили привлечь к нашей схеме всю команду. Мы пообещали нм

треть всей прибыли, если они будут держать рот на замке. Похоже, это был единственный безопасный способ. С тех пор они немы, как мидии.

Весь тот день мы трудились, пытаясь смыть или скрыть следы нефти: не хватало еще, чтобы их заметили, когда мы вернемся к цивилизации. К ночи мы проделали довольно основательную работу. Я придумал, как объяснить пропитанный нефтью корпус — в случае чего я собирался сказать, что Хансену вздумалось использовать сырую нефть вместо краски для защиты от непогоды. Звучит точь-в-точь как одна из его теорий.

Далее вставал вопрос о том, как выбраться из нефтяного супа. С работающим котлом, конечно, это было бы легко. Но мы с помощником согласились — в кои-то веки — что было бы глупо устроить пожар. В воздухе пахло природным газом и нефтяными парами. Одна искра, и все море превратилось бы в ад. Оставалось только довериться парусам. К наступлению темноты мы подняли все паруса и стали ждать ветра.

Ветер налетел, как громовой удар, сразу с семи сторон. Это был худший шторм, который я пережил за двадцать лет жутких шквалов от экватора до мыса Горн. У помощника, конечно, появилась теория, объясняющая внезапность урагана. И, как всегда, она возникла на пять минут позже, чем нужно. Позже я вас с ней ознакомлю.

В тот момент мне было наплевать на теории — меня больше интересовало спасение наших мачт. Паруса исчезли, за исключением нескольких обрывков, болтавшихся, как тряпки на бельевой веревке. Грязный мазут разливался по палубе ведрами и бочками, захлестывая нас всякий раз, когда мы пытались закрепить конец. Все наши палубные снасти полетели за борт, сбитые ударами ветра и волн.

После первого безумного рывка ураган перешел в устойчивый штормовой ветер, с хрипением накатывавший с севера. Судно шло прямо на ледяной барьер в ста двадцати милях к югу от нас. Ничего нельзя было поделать. Нам оставалось только ждать столкновения. Если ветер не утихнет, рассчитал я, мы должны будем на полном ходу протаранить ледяные утесы где-то между полуночью и рассветом. Ветер не утихал.

Устав ждать, Хансен предложил всем взяться за руки в молитве. Он всегда молится: перед едой, во время еды и после еды. Я велел ему идти к черту и забрал штурвал из его лилейно-белых рук. В вое ветра он неправильно понял приказ. Очевидно, он подумал, будто я хочу устроить молебен на баке. Во всяком случае, именно там я нашел его на рассвете вместе с половиной команды — они орали норвежские гимны, чтобы одолеть дьявола.

Ближе к полуночи я впервые заметил вишневое свечение, появляющееся и исчезающее в небе перед кораблем. Если я вообще думал в безумной гонке к последнему удару о лед, то списал это мерцание на полярное сияние и попытался проложить курс, который смягчил бы столкновение.

По моим подсчетам, мы должны были разбиться около трех часов ночи. Но прошло четыре часа, а корабль все еще, раскачиваясь, шел сквозь нефть в ужасающем шторме. Я начал думать, что, вероятно, переоценил нашу скорость. В пять часов, с первыми лучами солнца, ветер начал стихать. Через полчаса над морем, покрытым лишь маслянистой пленкой, разгорался ясный день, а впереди не было видно ни малейшего признака ледового барьера. Я оставил штурвал, чтобы вбить немного здравого смысла в этих идиотов, распевающих хансеновские гимны.