Самостоятельные люди
Шрифт:
– Ну, а дальше что-нибудь было?
– Дальше многое было. Пришёл я к красным в небольшой городишко Петровск. Вижу – дом с красным флагом, решил – штаб, значит. Я прямо туда. А часовой дорогу перегородил мне, не пускает.
Но я стоял, потому что некуда мне было уходить.
«Ну, чего стоишь, ровно столб какой! – закричал он. – Разум имеешь, а того не понимаешь, что в штаб не положено пускать посторонних».
Тут как раз всадник подъехал. На всём скаку вздыбил коня у крыльца и соскочил на землю. Высокий такой и могучий, поперёк лица шрам,
Сверкнул он на меня одним глазом и спросил:
«Ты кто такой и куда идёшь?»
«Из деревни я, дядечка, в штаб мне надо, в Красную Армию записаться».
«В кавалеристы желаешь или в пехоту?»
«Нет, мне бы лучше в пулемётчики».
«У-у, – протянул всадник. Ты, видать, парень серьёзный. Пропусти-ка его в штаб».
«Раз в пулемётчики, то отказу, конечно, дать нельзя», – подмигнул мне часовой и пропустил.
Николай Фёдорович свернул с утрамбованной тропинки и присел на траву. Серёжка опустился рядом. Дед молчал, и было видно, что он думал о прошлом. Он вспомнил всё с такой ясностью, словно случилось это только вчера…
– В небольшой штабной комнате стояли стол и две табуретки. На одну сел я, на другую опустился всадник.
«Ну, хлопчик, – строго сказал он, – выкладывай юз неё как есть. Откудова путь держишь, где мамка и батька проживают. Только без утайки».
И я сказал ему, что батьку на фронте убили, а мамка умерла. Про Гордеева я не стал говорить – боялся, что меня за это отправят в тюрьму.
«Значит, сиротка ты. И я сироткой рос. Тяжёлое, я тебе скажу, это дело. – Всадник даже головой покрутил. – Ну ладно, слезами горю помощи мало. Надо ворочаться тебе домой».
«Никуда я не пойду», – ответил я.
«Это почему же не пойдёшь? Ты дурака не валяй. Живи себе поживай в своей деревне, а после войны мы сирот обеспечим. Это перво-наперво. Истина!»
Вижу, плохо моё дело, и, как только всадник отвернулся, шмыгнул в дверь. Но он догнал меня, приподнял одной рукой и тряхнул.
«Ты не таё, парень, не шали!»
«Не пойду я в деревню, не пойду!. – закричал я. – Меня «рыжий» убьёт».
«Это какой ещё «рыжий»?»
И я выложил всю историю до конца. Всадник не ругал меня, не хвалил, но оставил при себе. Я попал в красную кавалерию, и был зачислен бойцом эскадрона разведчиков, которым командовал Степан Кожухов, а для меня просто дядя Степан.
Наш полк стоял на отдыхе после тяжёлых боёв. Жизнь в полку показалась мне лёгкой. Был я сыт и может, впервые в жизни обут. Кругом были люди, которые своими мозолистыми, натруженными руками и простыми лицами напоминали мне мужиков из нашей деревни.
Дядя Степан и все конноармейцы рвались на фронт. Я тоже мечтал, чтобы нас побыстрей отправили воевать с беляками. Но вот однажды дядя Степан позвал меня:
«Николашка, ступай сюда. Будет тебе целый день на локотках сидеть. Учить тебя задумал. Самому не привелось, а тебя выучу. Дюже нам грамотеи после войны будут нужны. И учителя нашёл, – он многозначительно поднял палец, – в гимназиях и семинариях
Большая голова. Истина».
Я тут же забыл об учителе. А на другой день подходит ко мне дядя Степан, такой строгий, каким я его никогда не видел.
«Иди, тебя дожидается учитель».
Учитель был старенький, худенький и весь какой-то торопливый. Форменный китель висел на нём, точно с чужого плеча. Он посмотрел на меня внимательно и проговорил:
«Ну-с, молодой человек, не будем терять времени. – Говорил он очень смешно: скажет первое слово, потом повторит его несколько раз, а уж потом говорит дальше. – Начнём… начнём… начнём с азбуки. Да, да, да!»
В школе я никогда не учился, поэтому мне было всё равно, с чего начинать.
Учитель старательно рассказывал мне про алфавит, но так как главным моим занятием было ничего не слушать, то в этом я достиг больших успехов, чем в изучении азбуки.
«Вы недисциплинированный, неприлежный мальчишка!» – возмутился учитель.
Он был человек справедливый и очень гордился своей профессией. Но тогда я этого не понимал и жестоко обидел старого учителя.
«Мне ваша азбука, господин учитель, – сказал я, – вовсе ни к чему. Мы и без неё всех буржуев перебьём».
А как раз в это время в комнату, где мы занимались, вошёл дядя Степан. Он всё слышал, потому что подошёл ко мне и сказал:
«Ух ты, пустомеля, перебей тебя пополам!» – и махнул от досады рукой.
Потом случилось сразу два несчастья: беляки перешли в наступление и наш полк срочно должен был оставить Петровск, и второе – с дядей Степаном: малярия его схватила. Да так пристала, трясучка проклятая, что он даже голову от подушки оторвать не мог.
Решили тогда спрятать дядю Степана в городе у старого учителя Ивана Ивановича Борисова, того самого, который меня к грамоте приобщал. И меня оставили при нём и приказали беречь крепко-накрепко.
Иван Иванович родился в этом городке. Он жил в маленьком домике, на окраине, в полном одиночестве и учительствовал в церковно-приходской школе.
Разместились мы в чулане.
Каждый день Иван Иванович уходил в город за продуктами и новостями. Мы узнали, что бандиты атамана Борового повсюду искали красных. В гражданскую войну красные часто, когда отступали, раненых прятали у местного населения. Вот их-то и искали беляки.
Дядя Степан, как чуть пошёл на поправку, всё порывался уйти, а Иван Иванович и слушать об этом не хотел…
Вечером он приходил к нам в чулан с книгой, садился на табуретку в углу, поближе к свече, и начинал читать.
Много удивительных историй узнали мы с дядей Степаном от учителя. И дядя Степан как-то сказал мне:
«Большущая сила в грамоте. А ты, Николка, оказался несостоятельным в этом деле».
Острое пламя свечи раскачивалось, по шершавой стене чулана ползли какие-то тени, и такие же, пока неясные, мысли бродили в моей голове. Я подумал робко, впервые, что дядя Степан прав, что в грамоте действительно большая сила.